Лагерная поэзия и проза, постмодернизм остро ставят проблему антигуманизма.
Гуманизм и антигуманизм
Гуманизм в эпоху Возрождения стал ключевым движением, направленным на освобождение человеческой личности от идейного застоя католицизма и феодализма. Этот период, известный как Ренессанс, начался в XIV веке и продолжался до XVI века, оказав значительное влияние на развитие всей зарубежной литературы.
Гуманизм эпохи Возрождения проявлялся в появлении новых жанров, таких как рассказ, повесть, роман, эпопея, сатира, и способствовал отходу от каноничной литературы, делая акцент на художественности и индивидуальности. Главной ценностью в этот период стала личность человека, его достижения и заслуги перед самим собой, а не перед обществом.
Среди писателей, творивших в эпоху Возрождения и внесших значительный вклад в развитие гуманистических идей, можно выделить Леонардо да Винчи, Ареосто, Арентино, Торквато Тассо, Франсуа Рабле, Эдмунда Спенсера, Джона Лили и многих других. Каждый из них способствовал развитию литературы, философии и искусства, делая акцент на значимости человеческой личности и её способности к созиданию и преобразованию окружающего мира.
В каждой стране эпоха Возрождения имела свои особенности восприятия гуманизма. Например, во Франции литература того времени отличалась развитым абсолютизмом и реалистическим подходом, в Италии акцент делался на борьбе за свободу искусства от религиозного влияния и ярко выраженных чертах гуманизма, в Англии гуманизм носил философский и капиталистический характер, а в Германии литература эпохи Возрождения была тесно связана с развитием ремесленничества.
Таким образом, эпоха Возрождения и гуманизм, заложенный в её основе, стали мощным толчком к развитию всей зарубежной литературы, способствуя появлению новых жанров, направлений и подходов к созданию художественных произведений.
Гуманизм эпохи Возрождения проявлялся в появлении новых жанров, таких как рассказ, повесть, роман, эпопея, сатира, и способствовал отходу от каноничной литературы, делая акцент на художественности и индивидуальности. Главной ценностью в этот период стала личность человека, его достижения и заслуги перед самим собой, а не перед обществом.
Среди писателей, творивших в эпоху Возрождения и внесших значительный вклад в развитие гуманистических идей, можно выделить Леонардо да Винчи, Ареосто, Арентино, Торквато Тассо, Франсуа Рабле, Эдмунда Спенсера, Джона Лили и многих других. Каждый из них способствовал развитию литературы, философии и искусства, делая акцент на значимости человеческой личности и её способности к созиданию и преобразованию окружающего мира.
В каждой стране эпоха Возрождения имела свои особенности восприятия гуманизма. Например, во Франции литература того времени отличалась развитым абсолютизмом и реалистическим подходом, в Италии акцент делался на борьбе за свободу искусства от религиозного влияния и ярко выраженных чертах гуманизма, в Англии гуманизм носил философский и капиталистический характер, а в Германии литература эпохи Возрождения была тесно связана с развитием ремесленничества.
Таким образом, эпоха Возрождения и гуманизм, заложенный в её основе, стали мощным толчком к развитию всей зарубежной литературы, способствуя появлению новых жанров, направлений и подходов к созданию художественных произведений.
М.Хайдеггер - о критике понятия гуманизм.
Хайдеггер не видит противоположность гуманизму в бесчеловечности - есть иные пути осмысления
В Риме мы встречаем первый “гуманизм”. Он остается тем самым по сути специфически римским явлением, возникшим от встречи римского латинства с образованностью позднего эллинизма. Так называемый Ренессанс 14 и 15 веков в Италии есть “возрождение римской добродетели”, renascentia romanitatis.
Поскольку возрождается romanitas, речь идет о humanitas и тем самым о греческой “пайдейе”. Греческий мир, однако, видят опять же только в его позднем облике, да и
то в свете Рима. Homo romanus Ренессанса— тоже противоположность к homo barbarus. Но бес-человечное теперь схоластики Средневековья. К гуманизму в его историографическом понимании, стало быть, всегда относится “культивирование человечности”, studium humanitatis, неким определенным образом обращающееся к античности и потому превращающееся так или иначе в реанимацию греческого мира. Это видно по нашему немецкому гуманизму 18 века, носители которого Винкельман, Гёте и Шиллер. Гёльдерлин, наоборот, не принадлежит к “гуманизму”, а именно потому,
что мыслит судьбу человеческого существа самобытнее, чем это доступно “гуманизму”.
Если же люди понимают под гуманизмом вообще озабоченность тем, чтобы человек освободился для собственной человечности и обрел в ней свое достоинство,
то, смотря по трактовке “свободы” и “природы” человека, гуманизм окажется разным..Что тут происходит? Люди слышат разговоры о “гуманизме”, о “логике”, о “ценностях”, о “мире”, о “Боге”. Люди слышат разговоры о какой-то противоположности этому. Люди знают и воспринимают все названное как позитив.
А все то, что неким — при восприятии понаслышке не очень точно осмысленным — образом выступает против всего названного, люди сразу принимают за его
отрицание, отрицание же — за “негативизм” в смысле деструктивности. Говорится же ведь где-то в “Бытии и времени” определенным образом о “феноменологической
деструкции”. Люди полагают, полагаясь на пресловутую логику и на “рацио”, что все непозитивное негативно, служит тем самым принижению разума и потому
заслуживает позорного клейма. Люди так переполнены “логикой”, что тотчас перечисляют на счет предосудительной противоположности асе, что идет против
привычной сонливости мнения. Все, что не остается стоять на стороне общеизвестного и излюбленного позитива, люди сбрасывают в заранее заготовленный ров пустой негативности, которая все отрицает, а потому впадает в
Ничто и приходит к полному нигилизму. На этом логическом пути люди топят все в нигилизме, который сами себе изобрели с помощью логики.
Но разве то “против”, которое мысль противопоставляет привычным мнениям, обязательно отсылает к голому отрицанию и негативизму? Так получается только
тогда — и тогда уж, разумеется, неизбежным и окончательным образом, т. е. без свободы выхода к чему-либо иному,— когда люди заранее выставляют то, что в их
мнении ценно, за “позитив” и с его точки зрения выносят абсолютно определенное и вместе негативное решение о всей области предположительных противопо-
ложностей своему позитиву. За подобным образом действий скрывается нежелание подвергать рискованному осмыслению этот заранее принятый “позитив” вместе с
актом полагания и воинственностью, которая, ему кажется, его спасает. Постоянной апелляцией к логике люди создают видимость, будто они вот-вот примутся
мыслить, тогда как они отреклись от мысли.
Что противоположность “гуманизму” ничуть не предполагает апологии бесчеловечности, но открывает другие перспективы,
Подумаем. Сцены мести и казни в "Тарасе Бульбе" Гоголя потрясают своей жестокостью. Гуманно ли писателю брать подобные сцены и выносить их на суд читателя?
Найдите символы, характеризующие антигуманизм происходящего. Кто противостоит антигуманизму с этой системе образов? Попробуйте сопоставить эту сцену с "Утренней прогулкой" Некрасова и "Господином из Сан-Франциско" Бунина.
чье там тело везут. . .
двое мрачных возниц
на скрипучей хромой колымаге! . .
- солью хлеб посыпают, вино самогонное пьют! . .
чьё там тело они
за тюрьмой подобрали, в овраге! . .
и теперь, матерясь,
это тело везут и везут! . .
а над ними печать!
- нелюдимое небо и злое! . .
а под ними куда-то
глухая дорога бежит! . .
и о чем-то кричат! . .
и о чем-то поют эти двое! . .
- этот парень патлатый! . .
и этот поддатый мужик! . .
замерзает закат! . .
- начинает неслышно смеркаться! . .
чьё там тело везут?! . .
с запрокинутым белым лицом! . .
и свисает рука! . .
и за обод цепляются пальцы! . .
словно мертвый задумал! . .
схватить, удержать колесо! . .
. . .чьё там тело везут?! . .
. . .чьё там тело везут! . .
Александр Карагодов.
двое мрачных возниц
на скрипучей хромой колымаге! . .
- солью хлеб посыпают, вино самогонное пьют! . .
чьё там тело они
за тюрьмой подобрали, в овраге! . .
и теперь, матерясь,
это тело везут и везут! . .
а над ними печать!
- нелюдимое небо и злое! . .
а под ними куда-то
глухая дорога бежит! . .
и о чем-то кричат! . .
и о чем-то поют эти двое! . .
- этот парень патлатый! . .
и этот поддатый мужик! . .
замерзает закат! . .
- начинает неслышно смеркаться! . .
чьё там тело везут?! . .
с запрокинутым белым лицом! . .
и свисает рука! . .
и за обод цепляются пальцы! . .
словно мертвый задумал! . .
схватить, удержать колесо! . .
. . .чьё там тело везут?! . .
. . .чьё там тело везут! . .
Александр Карагодов.
Найдите контекстуальный антоним гуманизму. Как позиция автора соотносится с позицией ученика. Спрогнозируйте дальнейшую судьбу Смирнова. Почему тема школьная, а тематика - антигуманистическая, почти лагерная? Какие черты постмодернистской иронии присутствуют в этом стихотворении?
1.
Мир был, как глобус, синь и кругл.
Учитель биологии ходил по классу из угла в угол
И читал лекцию о питании человека.
В связи с научными достижениями века.
- Дорасти до потолка в наше время
Относительно просто.
для этого открыт в природе
Витамин А - витамин роста.
Особенно много витамина А
Содержит в себе морковь.
Наверно, поэтому у маленьких детей,
Особенно у зайцев,
К ней такая любовь.
Смирнов, сходи, пожалуйста, вниз
И принеси из живого уголка
двух маленьких белых крыс.
Этих милых, крошечных альбиносов.
да смотри, не задерживайся у попугаев
И не задавай им
Никаких вопросов.
Заодно поймай на окне
Самую толстую муху
И накорми в террариуме
Тритона.
Будь осторожен - Не вспугни с яиц клуху
И опасайся питона.
А пока Смирнов ходит вниз,
Расскажу я вам немного про крыс.
Вы знаете, какие это вредные
И нахальные животные.
Особенно крысы опасны,
Когда бывают голодные.
Тогда они из склада в склад
Целыми стаями по городу носятся.
Кстати, кто скажет,
к какому отряду крысы относятся?
- К отряду грызунов, -
Сказал Иванов.
- Совершенно верно,
Только прекрати грызть яблоко.
А ты Мехнов, отверни от окна
И поверни ко мне
Хотя бы одно глазное яблоко.
Если с крысами не бороться
и дать им свободно плодиться,
Они бы всю землю заняли в год
И нам пришлось бы
Где-нибудь
На тесном Марсе ютиться.
Человечество ведет с ними
Непрерывную войну,
С переменным успехом
Их травят мышьяком,
Ядохимикатами,
На них ставят капканы,
Крысоловки
И вот теперь научились
Убивать их смехом.
В каком-нибудь складе,
Где их целое общество,
Или попросту популяция,
Ставится аппарат
И включается мультипликация...
И на том месте фильма,
Где начинают
Кота ремешком драть,
Так что искры летят из меха,
Крысы задирают ноги
И начинают так неистово хохотать,
Что лопаются от смеха.
Однако что это так долго
Ходит Смирнов?
Неужели опять питона
Не задвинули на засов?
Ах, вот и он сам... явился!
Что ж ты так долго не шел?
А я думал, ты куда-нибудь
Трагически провалился.
Итак, с сегодняшнего дня
Мы начинаем эксперимент.
Вот этому крысенку
Мы повесим бирку со знаком плюс
И будем кормить его пищей,
Богато насыщенной витамином А,
Чтобы он вырос у нас с арбуз
Или даже с два.
другому, вот этому,
Который высунул
Из клетки хвост,
Мы будем давать стерильную пищу,
Чтобы вызвать у него
Авитаминоз.
И примерно через месяц
Мы увидим,
Какой из этого получится эффект.
Конечно, в том случае,
Если крыса с плюсом
Не имеет в своих генах дефект.
Проходит неделя,
Проходит другая,
И вот уже опыт пора прекращать.
Учитель, за опытом наблюдая,
Ничего не может понять.
Выросла крыса,
Которой в пище
С избытком давали витамин А,
Но так же выросла
И другая крыса,
И даже больше раза в два.
2
Однажды,
Перед тем как начать урок,
Учитель зашел в живой уголок.
Крыса,
Которая не получала витамин А,
С жадностью ела морковку,
Учитель хотел морковку отнять,
Но крыса огрызалась
И отпрыгивала ловко.
- Тут, видимо, кто-то есть, -
Решил учитель и оглядел комнату. -
Ну да, так и есть! -
Из-под стола торчали чьи-то пятки.
- Кто это тут играет в прятки?
Ах, это ты, Смирнов!
Ну да... я так и знал.
Ты как это здесь оказался?
- У меня шнурок развязался,
Я его на бантик хотел завязать,
А он у меня на узел завязался. -
Из-под стола вылезли ноги Смирнова,
Потом туловище,
А затем голова.
Из карманов его
Предательски торчала,
Покачиваясь из стороны в сторону,
Зеленая ботва.
- Красна девица сидит в темнице? -
Задал учитель вопрос в упор.
Смирнов быстро сунул в карман "косицу"
И сказал в ответ:
- Я знаю, это помидор.
- Разгадываешь загадки ты ловко,
Можешь не хитрить.
Я знаю, что у тебя в кармане
Морковка.
Скажи, Смирнов, откровенно,
Ты крысу кормил
Из гуманных соображений
Или из шалости?
Смирнов опустил глаза
И сквозь слезы сказал:
- Не из гуманных соображений,
А от жалости.
- Ну не плачь,
Опыт ты, не сорвал,
А даже подтвердил.
Вот только внешней стороне дела
Ты немножко повредил.
И чтобы не возникли у кого-нибудь
Сомненья и придирки,
Я возьму
И переставлю на клетках бирки.
А поскольку за нарушенье
Режима питанья
Ты основной ответчик,
Ты сделаешь дома к весне, в наказанье,
И принесешь в живой уголок
Скворечник.
(Олег Григорьев. Витамин роста)
Мир был, как глобус, синь и кругл.
Учитель биологии ходил по классу из угла в угол
И читал лекцию о питании человека.
В связи с научными достижениями века.
- Дорасти до потолка в наше время
Относительно просто.
для этого открыт в природе
Витамин А - витамин роста.
Особенно много витамина А
Содержит в себе морковь.
Наверно, поэтому у маленьких детей,
Особенно у зайцев,
К ней такая любовь.
Смирнов, сходи, пожалуйста, вниз
И принеси из живого уголка
двух маленьких белых крыс.
Этих милых, крошечных альбиносов.
да смотри, не задерживайся у попугаев
И не задавай им
Никаких вопросов.
Заодно поймай на окне
Самую толстую муху
И накорми в террариуме
Тритона.
Будь осторожен - Не вспугни с яиц клуху
И опасайся питона.
А пока Смирнов ходит вниз,
Расскажу я вам немного про крыс.
Вы знаете, какие это вредные
И нахальные животные.
Особенно крысы опасны,
Когда бывают голодные.
Тогда они из склада в склад
Целыми стаями по городу носятся.
Кстати, кто скажет,
к какому отряду крысы относятся?
- К отряду грызунов, -
Сказал Иванов.
- Совершенно верно,
Только прекрати грызть яблоко.
А ты Мехнов, отверни от окна
И поверни ко мне
Хотя бы одно глазное яблоко.
Если с крысами не бороться
и дать им свободно плодиться,
Они бы всю землю заняли в год
И нам пришлось бы
Где-нибудь
На тесном Марсе ютиться.
Человечество ведет с ними
Непрерывную войну,
С переменным успехом
Их травят мышьяком,
Ядохимикатами,
На них ставят капканы,
Крысоловки
И вот теперь научились
Убивать их смехом.
В каком-нибудь складе,
Где их целое общество,
Или попросту популяция,
Ставится аппарат
И включается мультипликация...
И на том месте фильма,
Где начинают
Кота ремешком драть,
Так что искры летят из меха,
Крысы задирают ноги
И начинают так неистово хохотать,
Что лопаются от смеха.
Однако что это так долго
Ходит Смирнов?
Неужели опять питона
Не задвинули на засов?
Ах, вот и он сам... явился!
Что ж ты так долго не шел?
А я думал, ты куда-нибудь
Трагически провалился.
Итак, с сегодняшнего дня
Мы начинаем эксперимент.
Вот этому крысенку
Мы повесим бирку со знаком плюс
И будем кормить его пищей,
Богато насыщенной витамином А,
Чтобы он вырос у нас с арбуз
Или даже с два.
другому, вот этому,
Который высунул
Из клетки хвост,
Мы будем давать стерильную пищу,
Чтобы вызвать у него
Авитаминоз.
И примерно через месяц
Мы увидим,
Какой из этого получится эффект.
Конечно, в том случае,
Если крыса с плюсом
Не имеет в своих генах дефект.
Проходит неделя,
Проходит другая,
И вот уже опыт пора прекращать.
Учитель, за опытом наблюдая,
Ничего не может понять.
Выросла крыса,
Которой в пище
С избытком давали витамин А,
Но так же выросла
И другая крыса,
И даже больше раза в два.
2
Однажды,
Перед тем как начать урок,
Учитель зашел в живой уголок.
Крыса,
Которая не получала витамин А,
С жадностью ела морковку,
Учитель хотел морковку отнять,
Но крыса огрызалась
И отпрыгивала ловко.
- Тут, видимо, кто-то есть, -
Решил учитель и оглядел комнату. -
Ну да, так и есть! -
Из-под стола торчали чьи-то пятки.
- Кто это тут играет в прятки?
Ах, это ты, Смирнов!
Ну да... я так и знал.
Ты как это здесь оказался?
- У меня шнурок развязался,
Я его на бантик хотел завязать,
А он у меня на узел завязался. -
Из-под стола вылезли ноги Смирнова,
Потом туловище,
А затем голова.
Из карманов его
Предательски торчала,
Покачиваясь из стороны в сторону,
Зеленая ботва.
- Красна девица сидит в темнице? -
Задал учитель вопрос в упор.
Смирнов быстро сунул в карман "косицу"
И сказал в ответ:
- Я знаю, это помидор.
- Разгадываешь загадки ты ловко,
Можешь не хитрить.
Я знаю, что у тебя в кармане
Морковка.
Скажи, Смирнов, откровенно,
Ты крысу кормил
Из гуманных соображений
Или из шалости?
Смирнов опустил глаза
И сквозь слезы сказал:
- Не из гуманных соображений,
А от жалости.
- Ну не плачь,
Опыт ты, не сорвал,
А даже подтвердил.
Вот только внешней стороне дела
Ты немножко повредил.
И чтобы не возникли у кого-нибудь
Сомненья и придирки,
Я возьму
И переставлю на клетках бирки.
А поскольку за нарушенье
Режима питанья
Ты основной ответчик,
Ты сделаешь дома к весне, в наказанье,
И принесешь в живой уголок
Скворечник.
(Олег Григорьев. Витамин роста)
На основании этого комментария к уголовной статье сделайте вывод о возможной судьбе Шухова из произведения "Один день Ивана Денисовича":
-- Да Шухов что? -- Кильдигс подначивает. -- Шухов, братцы, одной ногой почти дома.
-- Вон той, босой, -- подкинул кто-то. Рассмеялись. (Шухов левый горетый валенок снял и портянку согревает.)
-- Шухов срок кончает.
Самому-то Кильдигсу двадцать пять дали. Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребенку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла -- всем по двадцать пять, невзирая. Десять-то еще можно прожить, не околев, -- а ну, двадцать пять проживи?!
-- Да Шухов что? -- Кильдигс подначивает. -- Шухов, братцы, одной ногой почти дома.
-- Вон той, босой, -- подкинул кто-то. Рассмеялись. (Шухов левый горетый валенок снял и портянку согревает.)
-- Шухов срок кончает.
Самому-то Кильдигсу двадцать пять дали. Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребенку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла -- всем по двадцать пять, невзирая. Десять-то еще можно прожить, не околев, -- а ну, двадцать пять проживи?!
58-я статья состояла из четырнадцати пунктов.
Из первого пункта мы узнаЈм, что контр-революционным признаЈтся всякое
действие (по ст. 6-УК -- и бездействие) направленное... на ослабление
власти...
При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу,
когда ты голоден и изнеможен -- есть ослабление власти. И влечЈт за собой --
расстрел. (Расстрелы отказчиков во время войны).
С 1934 года, когда нам возвращен был термин Родина, были и сюда
вставлены подпункты измены Родине -- 1-а, 1-б, 1-г. По этим пунктам
действия, совершенные в ущерб военной мощи СССР, караются расстрелом (1-б) и
лишь в смягчающих обстоятельствах и только для гражданских лиц (1-а) --
десятью годами.
Широко читая: когда нашим солдатам за сдачу в плен (ущерб военной
мощи!) давалось всего лишь десять лет, это было гуманно до
противозаконности. Согласно сталинскому кодексу они по мере возврата на
родину должны были быть все расстреливаемы.
(Или вот еще образец широкого чтения. Хорошо помню одну встречу в
Бутырках летом 1946 года. Некий поляк родился в Лемберге, когда тот был в
составе Австро-Венгерской империи. До второй мировой войны жил в своем
родном городе в Польше, потом переехал в Австрию, там служил, там в 1945
году и арестован нашими. Он получил десятку по статье 54-1-а украинского
кодекса, то есть за измену своей родине Украине! -- так как ведь город
Лемберг стал к тому времени украинским Львовом! И бедняга не мог доказать на
следствии, что уехал в Вену не с целью изменить Украине! Так он иссобачился
стать предателем).
Еще важным расширением пункта об измене было применение его "через
статью 19-ю УК" -- "через намерение ". То есть, никакой измены не было, но
следователь усматривал намерение изменить -- и этого было достаточно, чтобы
дать полный срок, как и за фактическую измену. Правда, статья 19-я
предлагает карать не за намерение, а за подготовку, но при диалектическом
чтении можно и намерение понять как подготовку. А "приготовление наказуемого
так же (т. е. равным наказанием), как и само преступление" (УК). В общем мы
не отличаем намерения от самого преступления и в этом превосходство
советского законодательства перед буржуазным!. (А.Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ)
Из первого пункта мы узнаЈм, что контр-революционным признаЈтся всякое
действие (по ст. 6-УК -- и бездействие) направленное... на ослабление
власти...
При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу,
когда ты голоден и изнеможен -- есть ослабление власти. И влечЈт за собой --
расстрел. (Расстрелы отказчиков во время войны).
С 1934 года, когда нам возвращен был термин Родина, были и сюда
вставлены подпункты измены Родине -- 1-а, 1-б, 1-г. По этим пунктам
действия, совершенные в ущерб военной мощи СССР, караются расстрелом (1-б) и
лишь в смягчающих обстоятельствах и только для гражданских лиц (1-а) --
десятью годами.
Широко читая: когда нашим солдатам за сдачу в плен (ущерб военной
мощи!) давалось всего лишь десять лет, это было гуманно до
противозаконности. Согласно сталинскому кодексу они по мере возврата на
родину должны были быть все расстреливаемы.
(Или вот еще образец широкого чтения. Хорошо помню одну встречу в
Бутырках летом 1946 года. Некий поляк родился в Лемберге, когда тот был в
составе Австро-Венгерской империи. До второй мировой войны жил в своем
родном городе в Польше, потом переехал в Австрию, там служил, там в 1945
году и арестован нашими. Он получил десятку по статье 54-1-а украинского
кодекса, то есть за измену своей родине Украине! -- так как ведь город
Лемберг стал к тому времени украинским Львовом! И бедняга не мог доказать на
следствии, что уехал в Вену не с целью изменить Украине! Так он иссобачился
стать предателем).
Еще важным расширением пункта об измене было применение его "через
статью 19-ю УК" -- "через намерение ". То есть, никакой измены не было, но
следователь усматривал намерение изменить -- и этого было достаточно, чтобы
дать полный срок, как и за фактическую измену. Правда, статья 19-я
предлагает карать не за намерение, а за подготовку, но при диалектическом
чтении можно и намерение понять как подготовку. А "приготовление наказуемого
так же (т. е. равным наказанием), как и само преступление" (УК). В общем мы
не отличаем намерения от самого преступления и в этом превосходство
советского законодательства перед буржуазным!. (А.Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ)
Каков был бы ваш выбор, если бы вы были врачом? Есть ли выбор во времена войн и эпидемий?
Смертники страдают без медицинской помощи. Охрименко за долгое
сидение в смертной камере (1938) сильно заболел. Его не только не взяли в
больницу, но и врач долго не шла. Когда же пришла, то не вошла в камеру, а
через решетчатую дверь, не осматривая и ни о чем не спрашивая протянула
порошки. А у Страховича началась водянка ног, он объяснил это надзирателю --
и прислали... зубного врача.
Когда же врач и вмешивается, то должен ли он лечить смертника, то есть
продлить ему ожидание смерти? Или гуманность врача в том, чтобы настоять на скорейшем расстреле? Вот опять сценка от Страховича: входит врач и,
разговаривая с дежурным, тычет пальцем в смертника: "покойник!.. покойник!..
покойник!.. ". (Это он выделяет для дежурного дистрофиков, настаивая, что
нельзя же так изводить людей, что пора же расстреливать!)
А отчего, в самом деле, так долго их держали? Не хватало палачей? Надо
сопоставить с тем, что очень многим смертникам предлагали и даже просили их
подписать просьбу о помиловании, а когда они очень уж упирались, не хотели
больше сделок, то подписывали от их имени. Ну, а ход бумажек по изворотам
машины и не мог быть быстрей, чем в месяцы.
(А.И.Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ)
сидение в смертной камере (1938) сильно заболел. Его не только не взяли в
больницу, но и врач долго не шла. Когда же пришла, то не вошла в камеру, а
через решетчатую дверь, не осматривая и ни о чем не спрашивая протянула
порошки. А у Страховича началась водянка ног, он объяснил это надзирателю --
и прислали... зубного врача.
Когда же врач и вмешивается, то должен ли он лечить смертника, то есть
продлить ему ожидание смерти? Или гуманность врача в том, чтобы настоять на скорейшем расстреле? Вот опять сценка от Страховича: входит врач и,
разговаривая с дежурным, тычет пальцем в смертника: "покойник!.. покойник!..
покойник!.. ". (Это он выделяет для дежурного дистрофиков, настаивая, что
нельзя же так изводить людей, что пора же расстреливать!)
А отчего, в самом деле, так долго их держали? Не хватало палачей? Надо
сопоставить с тем, что очень многим смертникам предлагали и даже просили их
подписать просьбу о помиловании, а когда они очень уж упирались, не хотели
больше сделок, то подписывали от их имени. Ну, а ход бумажек по изворотам
машины и не мог быть быстрей, чем в месяцы.
(А.И.Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ)
1
Прокомментируйте соотношение гуманизма и антигумманизма в романе Хаспер Ли "Убить пересмешника". Почему неподсудный Боб Юэл оговорил Тома Робинсона, почему он мог быть безнаказанным и как он был наказан за свой антигуманизм?
"Неизбежное охлаждение, которому когда-нибудь подвергнется и наша планета, у нашего соседа, без сомнения, произошло уже давно. Хотя мы почти ничего не знаем об условиях жизни на Марсе, нам все же известно, что даже в его экваториальном поясе средняя дневная температура не выше, чем у нас в самую холодную зиму. Его атмосфера гораздо более разрежена, чем земная, а океаны уменьшились и покрывают только треть его поверхности; вследствие медленного круговорота времен года около его полюсов скопляются огромные массы льда и затем, оттаивая, периодически затопляют его умеренные пояса.
Последняя стадия истощения планеты, для нас еще бесконечно далекая, стала злободневной проблемой для обитателей Марса. Под давлением неотложной необходимости их ум работал более напряженно, их техника росла, сердца ожесточались. И, глядя в мировое пространство, вооруженные такими инструментами и знаниями, о которых мы только можем мечтать, они видели
невдалеке от себя, на расстоянии каких-нибудь 35 миллионов миль по направлению к Солнцу, утреннюю звезду надежды - нашу теплую планету, зеленую от растительности и серую от воды, с туманной атмосферой, красноречиво свидетельствующей о плодородии, с мерцающими сквозь облачную завесу широкими просторами населенных материков и тесными, заполненными
флотилиями судов, морями.
Мы, люди, существа, населяющие Землю, должны были казаться им такими же чуждыми и примитивными, как нам - обезьяны и лемуры. Разумом человек признает, что жизнь - это непрерывная борьба за существование, и на Марсе, очевидно, думают так же. Их мир начал уже охлаждаться, а на Земле все еще кипит жизнь, но это жизнь каких-то низших тварей. Завоевать новый мир, ближе к Солнцу, - вот их единственное спасение от неуклонно надвигающейся гибели".
Последняя стадия истощения планеты, для нас еще бесконечно далекая, стала злободневной проблемой для обитателей Марса. Под давлением неотложной необходимости их ум работал более напряженно, их техника росла, сердца ожесточались. И, глядя в мировое пространство, вооруженные такими инструментами и знаниями, о которых мы только можем мечтать, они видели
невдалеке от себя, на расстоянии каких-нибудь 35 миллионов миль по направлению к Солнцу, утреннюю звезду надежды - нашу теплую планету, зеленую от растительности и серую от воды, с туманной атмосферой, красноречиво свидетельствующей о плодородии, с мерцающими сквозь облачную завесу широкими просторами населенных материков и тесными, заполненными
флотилиями судов, морями.
Мы, люди, существа, населяющие Землю, должны были казаться им такими же чуждыми и примитивными, как нам - обезьяны и лемуры. Разумом человек признает, что жизнь - это непрерывная борьба за существование, и на Марсе, очевидно, думают так же. Их мир начал уже охлаждаться, а на Земле все еще кипит жизнь, но это жизнь каких-то низших тварей. Завоевать новый мир, ближе к Солнцу, - вот их единственное спасение от неуклонно надвигающейся гибели".
Антигуманизм от природных условий или от гордыни?
"Война миров" Герберта Уэллса - урок цивилизациям.
2
Прокомментируйте преступление и возмездие в романе Герберта Уэллса.
"Всего марсиан было около пятидесяти; они валялись в своей огромной яме, пораженные смертью, которая должна была им казаться загадочной. И для меня в то время смерть их была непонятна. Я понял, только, что эти чудовища, наводившие ужас на людей, мертвы. На минуту мне показалось, что снова повторилось поражение Сеннахериба, что господь сжалился над нами и ангел смерти поразил их в одну ночь.
Я стоял, глядя в яму, и сердце у меня забилось от радости, когда
восходящее солнце осветило окружавший меня мир своими лучами. Яма
оставалась в тени; мощные машины, такие громадные, сложные и удивительные, неземные даже по своей форме, поднимались, точно заколдованные, из сумрака навстречу свету. Целая стая собак дралась над трупами, валявшимися в глубине ямы. В дальнем конце ее лежала большая, плоская, причудливых очертаний летательная машина, на которой они, очевидно, совершали пробные полеты в нашей более плотной атмосфере, когда разложение и смерть помешали им. Смерть явилась как раз вовремя. Услыхав карканье птиц, я взглянул наверх; передо мной был огромный боевой треножник, который никогда больше не будет сражаться, красные клочья мяса, с которых капала кровь на опрокинутые скамейки на вершине Примроз-Хилла.
Я повернулся и взглянул вниз, где у подножия холма, окруженного стаей
птиц, стояли застигнутые смертью другие два марсианина, которых я видел
вчера вечером. Один из них умер как раз в ту минуту, когда передавал
что-то своим товарищам; может быть, он умер последним, и сигналы его
раздавались, пока не перестал работать механизм. В лучах восходящего
солнца блестели уже безвредные металлические треножники, башни сверкающего металла...
Кругом, словно чудом спасенный от уничтожения, расстилался великий отец городов. Те, кто видел Лондон только под привычным покровом дыма, едва ли могут представить себе обнаженную красоту его пустынных, безмолвных улиц.
К востоку, над почерневшими развалинами Альберт-террас и расщепленным церковным шпилем, среди безоблачного неба сияло солнце. Кое-где какая-нибудь грань белой кровли преломляла луч и сверкала ослепительным светом. Солнце сообщало таинственную прелесть даже винным складам вокзала Чок-Фарм и обширным железнодорожным путям, где раньше блестели черные рельсы, а теперь краснели полосы двухнедельной ржавчины.
К северу простирались Килбери и Хэмпстед - целый массив домов в
синеватой дымке; на западе гигантский город был также подернут дымкой; на юге, за марсианами, уменьшенные расстоянием, виднелись зеленые волны Риджент-парка, Ленгхем-отель, купол Альберт-холла, Королевский институт в
огромные здания на Бромптон-роуд, а вдалеке неясно вырисовывались зубчатые
развалины Вестминстера. В голубой дали поднимались холмы Сэррея и
блестели, как две серебряные колонны, башни Кристал-Паласа. Купол собора св.Павла чернел на фоне восхода, - я заметил, что на западной стороне его зияла большая пробоина.
Я стоял и смотрел на это море домов, фабрик, церквей, тихих, одиноких и
покинутых; я думал о надеждах и усилиях, о бесчисленных жизнях,
загубленных на постройке этой твердыни человечества, и о постигшем ее
мгновенном, неотвратимом разрушении. Когда я понял, что мрак отхлынул
прочь, что люди снова могут жить на этих улицах, что этот родной мне
громадный мертвый город снова оживет и вернет свою мощь, я чуть не
заплакал от волнения". (Г.Уэллс. "Война миров")
"Всего марсиан было около пятидесяти; они валялись в своей огромной яме, пораженные смертью, которая должна была им казаться загадочной. И для меня в то время смерть их была непонятна. Я понял, только, что эти чудовища, наводившие ужас на людей, мертвы. На минуту мне показалось, что снова повторилось поражение Сеннахериба, что господь сжалился над нами и ангел смерти поразил их в одну ночь.
Я стоял, глядя в яму, и сердце у меня забилось от радости, когда
восходящее солнце осветило окружавший меня мир своими лучами. Яма
оставалась в тени; мощные машины, такие громадные, сложные и удивительные, неземные даже по своей форме, поднимались, точно заколдованные, из сумрака навстречу свету. Целая стая собак дралась над трупами, валявшимися в глубине ямы. В дальнем конце ее лежала большая, плоская, причудливых очертаний летательная машина, на которой они, очевидно, совершали пробные полеты в нашей более плотной атмосфере, когда разложение и смерть помешали им. Смерть явилась как раз вовремя. Услыхав карканье птиц, я взглянул наверх; передо мной был огромный боевой треножник, который никогда больше не будет сражаться, красные клочья мяса, с которых капала кровь на опрокинутые скамейки на вершине Примроз-Хилла.
Я повернулся и взглянул вниз, где у подножия холма, окруженного стаей
птиц, стояли застигнутые смертью другие два марсианина, которых я видел
вчера вечером. Один из них умер как раз в ту минуту, когда передавал
что-то своим товарищам; может быть, он умер последним, и сигналы его
раздавались, пока не перестал работать механизм. В лучах восходящего
солнца блестели уже безвредные металлические треножники, башни сверкающего металла...
Кругом, словно чудом спасенный от уничтожения, расстилался великий отец городов. Те, кто видел Лондон только под привычным покровом дыма, едва ли могут представить себе обнаженную красоту его пустынных, безмолвных улиц.
К востоку, над почерневшими развалинами Альберт-террас и расщепленным церковным шпилем, среди безоблачного неба сияло солнце. Кое-где какая-нибудь грань белой кровли преломляла луч и сверкала ослепительным светом. Солнце сообщало таинственную прелесть даже винным складам вокзала Чок-Фарм и обширным железнодорожным путям, где раньше блестели черные рельсы, а теперь краснели полосы двухнедельной ржавчины.
К северу простирались Килбери и Хэмпстед - целый массив домов в
синеватой дымке; на западе гигантский город был также подернут дымкой; на юге, за марсианами, уменьшенные расстоянием, виднелись зеленые волны Риджент-парка, Ленгхем-отель, купол Альберт-холла, Королевский институт в
огромные здания на Бромптон-роуд, а вдалеке неясно вырисовывались зубчатые
развалины Вестминстера. В голубой дали поднимались холмы Сэррея и
блестели, как две серебряные колонны, башни Кристал-Паласа. Купол собора св.Павла чернел на фоне восхода, - я заметил, что на западной стороне его зияла большая пробоина.
Я стоял и смотрел на это море домов, фабрик, церквей, тихих, одиноких и
покинутых; я думал о надеждах и усилиях, о бесчисленных жизнях,
загубленных на постройке этой твердыни человечества, и о постигшем ее
мгновенном, неотвратимом разрушении. Когда я понял, что мрак отхлынул
прочь, что люди снова могут жить на этих улицах, что этот родной мне
громадный мертвый город снова оживет и вернет свою мощь, я чуть не
заплакал от волнения". (Г.Уэллс. "Война миров")
