Бильдунгсроман

роман воспитания

Бильдунгсроман

Барбара Уитмен отметила, что "Илиада", возможно, была первым бильдунгсроманом. Это не просто "история Троянской войны. Троянская война, по сути, является фоном для истории развития Ахилла. В начале Ахилл все еще опрометчивый юноша, принимающий необдуманные решения, которые дорого обходятся ему самому и всем вокруг. (...) История завершается, когда Ахилл достигает зрелости и позволяет царю Приаму вернуть тело Гектора. В "Капитанской дочке" Гринев - опрометчивый юноша, принимающий необдуманные решения, которые в дальнейшем спасают его...

Какие детали указывают на детское сознание Дилла?
Как типичные представления взрослых отразились в сознании ребенка? Можно ли по словам детей определить основную болезнь общества?
Быть взрослым - это значит не бояться, не накручивать.... (продолжите)

"Чем больше мы рассказывали Диллу про семейство Рэдли, тем больше ему хотелось знать, тем дольше он простаивал на углу в обнимку с фонарным столбом и тем дольше
раздумывал.
– Интересно, что он там делает, – бормотал он. – Вот возьмет сейчас и высунется из-за двери.
– Он по ночам выходит, когда темно, – сказал Джим. –
Мисс Стивени Кроуфорд говорит, раз она проснулась среди
ночи, а он смотрит на нее в окошко… смотрит, а сам похож
на мертвеца, голова точь-в-точь как череп. Дилл, а ты его не слыхал? Ты ночью не просыпался? Он ходит вот так (и Джим зашаркал ногами по гравию). Думаешь, почему мисс Рейчел так запирает на ночь все двери? Я сам утром сколько раз видал у нас на задворках его следы, а раз ночью слышим – он скребется в окно у заднего крыльца, Аттикус вышел, а его уже нет. – Вот бы поглядеть, какой он, – сказал Дилл. Джим нарисовал довольно похожий портрет Страшилы: ростом Страшила, судя по следам, около шести с половиной футов; ест он сырых белок и всех кошек, какие только попадутся, вот почему руки у него всегда в крови, ведь кто ест животных сырыми, тому век не отмыть рук. У него длинный кривой шрам через все лицо; зубы желтые, гнилые; он пучеглазый и слюнявый. – Давайте выманим его из дому, – сказал Дилл. – Я хочу на него поглядеть. Джим сказал: – Что ж, если тебе жизнь надоела, поди и постучи к ним в парадную дверь, только и всего. Наш первый налет состоялся, только когда Дилл поспорил с Джимом на книжку «Серое привидение» против двух выпусков «Тома Свифта», что Джим не посмеет сунуться в ворота Рэдли. Джим был такой: если его раздразнить, нипочем не отступит. Джим думал три дня. Наверно, честь ему была дороже жизни, потому что Дилл его донял очень легко". (Х.Ли. "Убить пересмешника")

"Я вывела его на веранду, он ступал неуверенно, а тут и вовсе остановился. Он все еще не выпускал моей руки. – Ты отведешь меня домой? Он говорил тихо, почти шептал, совсем как малыш, который боится темноты. Я начала было спускаться с крыльца, но на первой же ступеньке остановилась. По нашему дому я сколько угодно могла водить его за руку, но по улице – нет уж! – Мистер Артур, согните-ка руку, вот так. Вот хорошо, сэр. Я взяла его под руку".

Задание: очертите путь взросления Глазастика от спора постучаться в двери Страшилы до взятия его под руку. Как ребенок, поняв все лицемерие общества южан, на словах признавших равенство белых и афроамериканцев, на самом деле отдававших предпочтение белым всегда и в любой ситуации, понял, что такое хорошо и что такое плохо.

Как вы думаете, в чем причина детского, незрелого поведения уже взрослого парня Григория? Что можно сказать об обществе донских казаков? Откуда же взялась та безответственность, которая помогла разгореться гражданской войне?

Собрались. Григорий оттолкнулся от берега. Проехали половину пути. По
лицу отца Григорий видел, что хочет тот что-то сказать, но старик молча
поглядывал на разметанные под горой дворы хутора.
- Ты, Григорий, вот что... - нерешительно начал он, теребя завязки
лежавшего под ногами мешка, - примечаю, ты, никак, с Аксиньей Астаховой...
Григорий густо покраснел, отвернулся. Воротник рубахи, врезаясь в
мускулистую прижженную солнцегревом шею, выдавил белую полоску.
- Ты гляди, парень, - уже жестко и зло продолжал старик, - я с тобой не
так загутарю. Степан нам сосед, и с его бабой не дозволю баловать. Тут
дело могет до греха взыграть, а я наперед упреждаю: примечу - запорю!
Пантелей Прокофьевич ссучил пальцы в узловатый кулак, - жмуря выпуклые
глаза, глядел, как с лица сына сливала кровь.
- Наговоры, - глухо, как из воды, буркнул Григорий и прямо в синеватую
переносицу поглядел отцу.
- Ты помалкивай.
- Мало что люди гутарют...
- Цыц, сукин сын!
Григорий слег над веслом. Баркас заходил скачками. Завитушками
заплясала люлюкающая за кормой вода.
До пристани молчали оба. Уже подъезжая к берегу, отец напомнил:
- Гляди не забудь, а нет - с нонешнего дня прикрыть все игрища. Чтоб с
базу ни шагу. Так-то!
Промолчал Григорий. Примыкая баркас, спросил:
- Рыбу бабам отдать?
- Понеси купцам продай, - помягчел старик, - на табак разживешься.
Покусывая губы, шел Григорий позади отца. "Выкуси, батя, хоть
стреноженный, уйду ноне на игрище", - думал, злобно обгрызая глазами
крутой отцовский затылок.
(М.Шолохов. Тихий Дон)

Докажите, что Раскольников - инфатильный человек, и что весь роман - история его взросления и возмужания.
Буало называет Федру «преступной поневоле», а страдания ее — «добродетельными». Как это соотносится с образом Родиона?

Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой. Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься. Никакой хозяйки, в сущности, он не боялся, что бы та ни замышляла против него. Но останавливаться на лестнице, слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела, все эти приставания о платеже, угрозы, жалобы, и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, -- нет уж, лучше проскользнуть как-нибудь кошкой по лестнице и улизнуть, чтобы никто не видал.
Впрочем, на этот раз страх встречи с своею кредиторшей даже его самого поразил по выходе на улицу.
"На какое дело хочу покуситься и в то же время каких пустяков боюсь! -- подумал он с странною улыбкой. -- Гм... да... всё в руках человека, и всё-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости... это уж аксиома... Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся... А впрочем, я слишком много болтаю. Оттого и ничего не делаю, что болтаю. Пожалуй, впрочем, и так: оттого болтаю, что ничего не делаю. Это я в этот последний месяц выучился болтать, лежа по целым суткам в углу и думая... о царе Горохе. Ну зачем я теперь иду? Разве я способен на это? Разве это серьезно? Совсем не серьезно. Так, ради фантазии сам себя тешу; игрушки! Да, пожалуй что и игрушки!"
(Достоевский. Преступление и наказание)

В чем здесь наблюдается взросление Раскольникова?

"Наполеон, пирамиды, Ватерлоо -- и тощая гаденькая регистраторша, старушонка, процентщица, с красною укладкою под кроватью, -- ну каково это переварить хоть бы Порфирию Петровичу!.. Где ж им переварить!.. Эстетика помешает: полезет ли, дескать, Наполеон под кровать к "старушонке"! Эх, дрянь!.."
Минутами он чувствовал, что как бы бредит: он впадал в лихорадочно-восторженное настроение.
"Старушонка вздор! -- думал он горячо и порывисто, -- старуха, пожалуй что, и ошибка, не в ней и дело! Старуха была только болезнь... я переступить поскорее хотел... я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался... Только и сумел, что убить. Да и того не сумел, оказывается... Принцип? За что давеча дурачок Разумихин социалистов бранил? Трудолюбивый народ и торговый; "общим счастием" занимаются... Нет, мне жизнь однажды дается, и никогда ее больше не будет: я не хочу дожидаться "всеобщего счастья". Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить. Что ж? Я только не захотел проходить мимо голодной матери, зажимая в кармане свой рубль, в ожидании "всеобщего счастия". "Несу, дескать, кирпичик на всеобщее счастие и оттого ощущаю спокойствие сердца". Ха-ха! Зачем же вы меня-то пропустили? Я ведь всего однажды живу, я ведь тоже хочу... Эх, эстетическая я вошь, и больше ничего, -- прибавил он вдруг рассмеявшись, как помешанный. -- Да, я действительно вошь, -- продолжал он, с злорадством прицепившись к мысли, роясь в ней, играя и потешаясь ею, -- и уж по тому одному, что, во-первых, теперь рассуждаю про то, что я вошь; потому, во-вторых, что целый месяц всеблагое провидение беспокоил, призывая в свидетели, что не для своей, дескать, плоти и похоти предпринимаю, а имею в виду великолепную и приятную цель, -- ха-ха! Потому, в-третьих, что возможную справедливость положил наблюдать в исполнении, вес и меру, и арифметику: из всех вшей выбрал самую наибесполезнейшую и, убив ее, положил взять у ней ровно столько, сколько мне надо для первого шага, и ни больше ни меньше (а остальное, стало быть, так и пошло бы на монастырь, по духовному завещанию -- ха-ха!)... Потому, потому я окончательно вошь, -- прибавил он, скрежеща зубами, -- потому что сам-то я, может быть, еще сквернее и гаже, чем убитая вошь, и заранее предчувствовал, что скажу себе это уже после того, как убью! Да разве с этаким ужасом что-нибудь может сравниться! О, пошлость! О, подлость!.. О, как я понимаю "пророка", с саблей, на коне. Велит Аллах, и повинуйся "дрожащая" тварь! Прав, прав "пророк", когда ставит где-нибудь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого, не удостоивая даже и объясниться! Повинуйся, дрожащая тварь, и -- не желай, потому -- не твое это дело!.. О, ни за что, ни за что не прощу старушонке!"

Докажите, что этот поступок более взрослый, чем убийство.

Илья Петрович уселся и рылся в каких-то бумагах. Перед ним стоял тот самый мужик, который только что толкнул Раскольникова, взбираясь по лестнице.
  -- А-а-а? Вы опять! Оставили что-нибудь?.. Но что с вами?
  Раскольников с побледневшими губами, с неподвижным взглядом тихо приблизился к нему, подошел к самому столу, уперся в него рукой, хотел что-то сказать, но не мог; слышались лишь какие-то бессвязные звуки.
  -- С вами дурно, стул! Вот, сядьте на стул, садитесь! Воды!
  Раскольников опустился на стул, но не спускал глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с минуту смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.
  -- Это я... -- начал было Раскольников.
  -- Выпейте воды.
  Раскольников отвел рукой воду и тихо, с расстановками, но внятно проговорил:
   Это я убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором, и ограбил.
  Илья Петрович раскрыл рот. Со всех сторон сбежались.
  Раскольников повторил свое показание.
(Ф.М.Достоевский. Преступление и наказание)

Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей, и пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно, и стал осыпать укоризнами.

Бопре в смятении хотел было привстать, и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь
бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из
дверей, и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание. Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чахарду с дворовыми
мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя
переменилась.

Покрывал разгульное поведение учителя Бопре

"Зурин пригласил меня отобедать с ним
вместе чем бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол.
Зурин пил много и потчивал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе; он рассказывал мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не валялся, и мы встали изо стола совершенными приятелями. Тут вызвался он выучить меня играть на биллиарде. "Это" - говорил он - "необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко - чем
прикажешь заняться? Ведь не всЈ же бить жидов. Поневоле пойдешь в трактир и станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь играть!" Я совершенно был убежден, и с большим прилежанием принялся за учение. Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам, и после нескольких уроков, предложил мне играть в деньги, по одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка".

Первая встреча Гринева с Зуриным. Проигрыш.

в чем инфантильность героя?

Мы отправились далее. Стало смеркаться. Мы приближились к городку, где, по словам бородатого коменданта, находился сильный отряд, идущий на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными. На вопрос: кто едет? -- ямщик отвечал громогласно: "Государев кум со своею хозяюшкою". Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною бранью. "Выходи, бесов кум! -- сказал мне усастый вахмистр. -- Вот ужо тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!"
Я вышел из кибитки и требовал, чтоб отвели меня к их начальнику. Увидя офицера, солдаты прекратили брань. Вахмистр повел меня к майору. Савельич от меня не отставал, поговаривая про себя: "Вот тебе и государев кум! Из огня да в полымя... Господи владыко! чем это всё кончится?" Кибитка шагом поехала за нами.
Через пять минут мы пришли к домику, ярко освещенному. Вахмистр оставил меня при карауле и пошел обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня принять, а что он велел отвести меня в острог, а хозяюшку к себе привести.
-- Что это значит? -- закричал я в бешенстве.-- Да разве он с ума сошел?
-- Не могу знать, ваше благородие,-- отвечал вахмистр.-- Только его высокоблагородие приказал ваше благородие отвести в острог, а ее благородие приказано привести к его высокоблагородию, ваше благородие!
Я бросился на крыльцо. Караульные не думали меня удерживать, и я прямо вбежал в комнату, где человек шесть гусарских офицеров играли в банк. Майор метал. Каково было мое изумление, когда, взглянув на него, узнал я Ивана Ивановича Зурина, некогда обыгравшего меня в Симбирском трактире!
-- Возможно ли? -- вскричал я.-- Иван Иваныч! ты ли?
-- Ба, ба, ба, Петр Андреич! Какими судьбами? Откуда ты? Здорово, брат. Не хочешь ли поставить карточку?
-- Благодарен. Прикажи-ка лучше отвести мне квартиру.
-- Какую тебе квартиру? Оставайся у меня.
-- Не могу

Поведение взрослого

Встреча с Зуриным после встречи с Пугачевым

Изменилось ли в дальнейшем отношение Татьяны к миру, к реальности?

Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Жеманный кот, на печке сидя,
Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
То несомненный знак ей был,
Что едут гости. Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
На небе с левой стороны,

VI

Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
И рассыпалася, - тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда еще катилась,
Желанье сердца ей шепнуть.
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.

VII

Что ж? Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она:
Так нас природа сотворила,
К противуречию склонна.
Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Все потеряв невозвратимо;
И все равно: надежда им
Лжет детским лепетом своим.

VIII

Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит:
Он чудно вылитым узором
Ей что-то чудное гласит;
Из блюда, полного водою,
Выходят кольцы чередою;
И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней:
"Там мужички-то все богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро
И слава!" Но сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев.
(А.С.Пушкин)
.

Настоящее Обломова

Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому свету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
  Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
  Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани.
  Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела

Прошлое, мечты

-- Помню, -- продолжал Штольц, -- как ты однажды принес мне перевод из Сея, с посвящением мне в именины; перевод цел у меня. А как ты запирался с учителем математики, хотел непременно добиться, зачем тебе знать круги и квадраты, но на половине бросил и не добился? По-английски начал учиться... и не доучился! А когда я сделал план поездки за границу, звал заглянуть в германские университеты, ты вскочил, обнял меня и подал торжественно руку: "Я твой, Андрей, с тобой всюду" -- это все твои слова. Ты всегда был немножко актер. Что ж, Илья? Я два раза был за границей, после нашей премудрости, смиренно сидел на студенческих скамьях в Бонне, в Иене, в Эрлангене, потом выучил Европу как свое имение. Но, положим, вояж -- это роскошь, и не все в состоянии и обязаны пользоваться этим средством; а Россия? Я видел Россию вдоль и поперек. Тружусь...

Угасание, будущее

  Боже мой! Как все мрачно, скучно смотрело в квартире Обломова года полтора спустя после именин, когда нечаянно приехал к нему обедать Штольц. И сам Илья Ильич обрюзг, скука въелась в его глаза и выглядывала оттуда, как немочь какая-нибудь.
  Он походит, походит по комнате, потом ляжет и смотрит в потолок; возьмет книгу с этажерки, пробежит несколько строк глазами, зевнет и начнет барабанить пальцами по столу.
  Захар стал еще неуклюжее, неопрятнее; у него появились заплаты на локтях; он смотрит так бедно, голодно, как будто плохо ест, мало спит и за троих работает.
  Халат на Обломове истаскался, и как ни заботливо зашивались дыры на нем, но он расползается везде и но швам: давно бы надо новый. Одеяло на постели тоже истасканное, кое-где с заплатами; занавески на окнах полиняли давно, и хотя они вымыты, но похожи на тряпки.

Авторский сайт Ольги Чернорицкой

Подготовка к ЕГЭ