Маленький человек
Курсы по литературе: изучаем «маленького человека»
Узнаете, как литературный тип эволюционировал в произведениях после Пушкина и Гоголя.
Комплексный подход
Изучим произведения разных жанров и эпох. Это поможет лучше понять тему.
Работа с текстами
Научимся анализировать художественные тексты и видеть в них скрытые смыслы.
Творческие задания
Попробуем написать эссе или отзыв о прочитанном произведении.
Маленький человек - по Ницше, последний человек: "убогость, перемешанная с грязью, и довольство наше жалкое собой".
В русской литературе петербургский небогатый чиновник где-то 14 класса. Своим кротким нравом он умягчает людские сердца. Делает людей лучше. Как святой Акакий Синайский, от которого ведет свою аллегорическую родословную Акакий Акакиевич. Рассказчик к маленькому человеку всегда жалостлив. Автор - не всегда. Он ничтожен, но те, кто его обижает, ничтожнее его. Иногда маленький человек - автометафора, в любом случае его образ автопсихологичен.
Условно маленьких людей можно разделить на близких автору и противоположных ему. Акакий Акакиевич близок к Гоголю своим вдохновенным невниманием к мелочам окружающего мира, своей любовью к писанию. Евгений из "Медного всадника" противоположен Пушкину, потому, что в отличие озабоченного своей родословной автора, "не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине". Мармеладов близок Веничке Ерофееву и герою времени Маканина в обратной перспективе.
«Медный всадник» как алгоритм приведения к противоречию взглядов маленького человека.
Добролюбов писал в статье «Забитые люди», что гуманный идеал не принадлежал русским писателям 19 века исключительно. Он нашел его гораздо раньше. Мысль о том, что «самый презренный и даже преступный человек есть тем не менее брат наш», проявлялась в образах литературы прошлого столетия в связи с сочинениями Ж.Ж.Руссо. Добавим, век Просвещения весь вместе с маленьким человеком Робинзоном Крузо был гуманистичен. Однако в XIX веке появилась новая черта – маленький человек пытался устроить в жизни любой ценой – «доставить и независимость и честь» трудами или конфликтом со всем миром, топором или продажей дочери – любой.
О всемирной неотзывчивости маленького человека в бедном, хотя и пышном городе ведет свое печальное повествование Пушкин. О готовности любой ценой поправить свое положение, устроиться в большом городе. Он назвал свое повествование петербургской повестью – словно в противоречие с повестями Белкина и почему-то вне «Маленьких трагедий» - хотя повествование довольно-таки трагично. Но о заурядных, маленьких людях Пушкин пишет именно в повестях, почему и «Капитанская дочка» - в этом ряду. Но там герой применял тактику, которую можно было бы сравнить с гениальной тактикой Румянцева-Задунайского, рядом с памятником которого сидела в финале Екатерина, а тут не тужащий не «о почиющей родне, ни о забытой старине» герой, не помнящий родства, унижением в департаменте собрался себе доставить в каком-то далеком будущем то, чему завидовал, что видел в других, праздных «ума недальнего ленивцах».
Эгоцентризм - стихия девятнадцатого века, которая спадет, погубив.
... И Брюсов пытается понять:
«Пушкин не раскрывает подробнее угрозы Евгения. Мы так и не знаем, что именно хочет сказать безумец своим "Ужо тебе!". Значит ли это, что "малые", "ничтожные" сумеют "ужо" отомстить за свое порабощение, унижение "героем"? Или что безгласная, безвольная Россия подымет "ужо" руку на своих властителей, тяжко заставляющих испытывать свою роковую волю? Ответа нет".
Строитель чудотворный по мнению поэтов того времени во время наводнения спасал затонувших рыбаков. Он был всемирно отзывчив как и Пушкин. И если проследить речевую характеристику Евгения - он думает только о себе, а не о бедствии, которому подвергается его любимая девушка, живя на острове. Он думает о своем устройстве с ней, и не понимает, что ему нужно ее спасать.
"Жениться? Мне? зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно;
Не смешно ли это звучит в то время, когда девушка гибнет? Что делал сто лет назад Петр Первый? Не он ли спасая моряков, тогда, во время такого же наводнения простудился и умер? Не случайно Гегель говорил о красоте, которая противостоит обыденности. Мы в рамках бытийственности, скованы – и лишь стихия поэтична.
Эгоцентрик и нынешний царь:
"С божией стихией
Царям не совладеть"
Эгоцентрики с эгоистами в одной строчке и строфе:
Сбираясь свой убыток важный
На ближнем выместить. С дворов
Свозили лодки.
Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.
"Ужо тебе" - это ведь зависть к человеку, который все время думал о других. И Пушкин - не о себе, о других. Только думая о других, можно вершить великие дела., духовные свершения. А рваться к морю против бури - это душа, да, но она стихийна. "Медный всадник" не о государстве, а о Человеке.
Задание 1. Докажите, что в размышлениях Евгения о своей судьбе и женитьбе на Параше есть черты маленького человека. Как получилось, что, думая о будущем, он не тревожится о настоящем? Почему Пушкин не «дичится знатных», а Евгений дичится? Почему Евгений «не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине», а Пушкин пишет о своих предках? В чем проявляется убогость маленького человека?
Задание 2. Какие черты маленького человека проявляются в данном отрывке из романа-эпопеи «Война и мир»:
«-- Помнишь ты, -- с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, --
помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела... В Отрадном, на святках...
Помнишь, что я видела?..
-- Да, да! -- широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая,
что тогда Соня сказала что-то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
-- Помнишь? -- продолжала Соня. -- Я видела тогда и сказала всем, и
тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, -- говорила она, при
каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, -- и что он закрыл
глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, --
говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас
подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не
видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она
придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое
другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и
улыбнулся и был покрыт чем-то красным, она не только помнила, но твердо была
убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым,
именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
-- Да, да, именно розовым, -- сказала Наташа, которая тоже теперь,
казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную
необычайность и таинственность предсказания.
-- Но что же это значит? -- задумчиво сказала Наташа».
Задание 3. Прочитайте отрывок из рассказа «Ночь». Татьяны Толстой. Почему и здесь мы можем говорить о маленьком человеке? Как вы думаете, почему критики называют Алексея Петровича, который здесь изображен на фоне свой мамочки, зеркальным отражением Акакия Акакиевича?
«Алексей Петрович раскрыл глазки; тихо стекает с тела сон; забывается,
улетает во мрак последний ворон; ночные гости, собрав свой призрачный,
двусмысленный реквизит, прервали пьесу до следующего раза. Сквознячок сладко
овевает лысину Алексея Петровича, отросшая щетина покалывает ладошку. Не
пора ли вставать? Мамочка распорядится. Мамочка такая громкая, большая,
просторная, а Алексей Петрович маленький. Мамочка знает, может, всюду
пройдет. Мамочка всевластна. Как она скажет, так и будет. А он - поздний
ребенок, маленький комочек, оплошность природы, обсевок, обмылок, плевел,
шелуха, предназначавшаяся к сожжению и случайно затесавшаяся среди своих
здоровых собратьев, когда Сеятель щедро разбрасывал по земле полнокровные
зерна жизни». (Татьяна Толстая)
Задание 3. Некрасов, как известно, задавался не только вопросом "Кому на Руси жить хорошо?", но и противоположным: Кому на Руси жить плохо. Прочитайте стихотворение Некрасова "Утренняя прогулка" и попробуйте понять, за какие такие грехи на бедного Макара - маленького человека- обрушилось столько бед.
Слава богу, стрелять перестали!
Ни минуты мы нынче не спали,
И едва ли кто в городе спал:
Ночью пушечный гром грохотал,
Не до сна! Вся столица молилась,
Чтоб Нева в берега воротилась,
И минула большая беда —
Понемногу сбывает вода.
Начинается день безобразный —
Мутный, ветреный, темный и грязный.
Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть!
Мы глядим на него через тусклую сеть,
Что как слезы струится по окнам домов
От туманов сырых, от дождей и снегов!
Злость берет, сокрушает хандра,
Так и просятся слезы из глаз.
Нет! Я лучше уйду со двора...
Я ушел — и наткнулся как раз
На тяжелую сцену. Везли на погост
Чей-то вохрой окрашенный гроб
Через длинный Исакиев мост.
Перед гробом не шли ни родные, ни поп,
Не лежала на нем золотая парча,
Только, в крышу дощатого гроба стуча,
Прыгал град да извозчик-палач
Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,
И вдоль спин побелевших удары кнута
Полосами ложились. Съезжая с моста,
Зацепила за дроги коляска, стремглав
С офицером, кричавшим «пошел!» проскакав,
Гроб упал и раскрылся.
«Сердечный ты мой!
Натерпелся ты горя живой,
Да пришлося терпеть и по смерти...
То случился проклятый пожар,
То теперь наскакали вдруг — черти!
Вот уж подлинно бедный Макар!
Дом-то, где его тело стояло,
Загорелся, — забыли о нем, —
Я схватилась: побились немало,
Да спасли-таки гроб целиком,
Так опять неудача сегодня!
Видно, участь его такова...
Расходилась рука-то господня,
Не удержишь!..»
Такие слова
Говорила бездушно и звонко,
Подбежав к мертвецу впопыхах,
Провожавшая гроб старушонка,
В кацавейке, в мужских сапогах.
«Вишь, проклятые! Ехать им тесно!»
— Кто он был? — я старуху спросил.
«Кто он был? да чиновник, известно;
В департаментах разных служил.
Петербург ему солон достался:
В наводненье жену потерял,
Целый век по квартирам таскался
И четырнадцать раз погорал.
А уж службой себя как неволил!
В будни сиднем сидел да писал,
А по праздникам ноги мозолил —
Всё начальство свое поздравлял.
Вот и кончилось тем — простудился!
Звал из Шуи родную сестру,
Да деньжонок послать поскупился.
„Так один, — говорит, — и умру,
Не дождусь... кто меня похоронит?
Хоть уж ты не оставь, помоги!“
Страх, бывало, возьмет, как застонет!
Подари, — говорю, — сапоги,
А то, вишь, разошелся дождище!
Неравно в самом деле умрешь,
В чем пойду проводить на кладбище?
Закивал головой...» — Ну и что ж? —
«Ну и умер — и больше ни слова:
Надо места искать у другова!»
— И тебе его будто не жаль? —
«Что жалеть! нам жалеть недосужно,
Что жалеть? хоронить теперь нужно.
Эка, батюшки, страшная даль!
Эко времечко!.. Господи боже!
Как ни дорого бедному жить,
Умирать ему вдвое дороже.
На кладбище-то место купить,
Да попу, да на гроб, да на свечи...»
Говоря эти грустные речи,
До кладбища мы скоро дошли
И покойника в церковь внесли.
Много их там гуртом отпевалось,
Было тесно — и трудно дышалось.
Я ушел по кладбищу гулять;
Там одной незаметной могилы,
Где уснули великие силы,
Мне хотелось давно поискать.
Сделав даром три добрые круга,
Я у сторожа вздумал спросить.
Имя, званье, все признаки друга
Он заставил пять раз повторить
И сказал: «Нет, такого не знаю;
А, пожалуй, примету скажу,
Как искать: ты ищи его с краю,
Перешедши вон эту межу,
И смотри: где кресты — там мещане,
Офицеры, простые дворяне;
Над чиновником больше плита,
Под плитой же бывает учитель,
А где нет ни плиты, ни креста,
Там, должно быть, и есть сочинитель».
За совет я спасибо сказал,
Но могилы в тот день не искал.
Я старуху знакомую встретил
И покойника с ней хоронил.
День, по-прежнему гнил и не светел,
Вместо града дождем нас мочил.
Средь могил, по мосткам деревянным
Довелось нам долгонько шагать.
Впереди, под навесом туманным
Открывалась болотная гладь:
Ни жилья, ни травы, ни кусточка,
Всё мертво — только ветер свистит.
Вон виднеется черная точка:
Это сторож. «Скорее!» — кричит.
По танцующим жердочкам прямо
Мы направились с гробом туда.
Наконец вот и свежая яма,
И уж в ней по колено вода!
В эту воду мы гроб опустили,
Жидкой грязью его завалили,
И конец! Старушонка опять
Не могла пересилить досады:
«Ну, дождался, сердечный, отрады!
Что б уж, кажется, с мертвого взять?
Да господь, как захочет обидеть,
Так обидит: вчера погорал,
А сегодня, изволите видеть,
Из огня прямо в воду попал!»
Я взглянул на нее — и заметил,
Что старухе-то жаль бедняка:
Бровь одну поводило слегка...
Я немым ей поклоном ответил
И ушел... Я доволен собой,
Я недаром на улицу вышел:
Я хандру разогнал — и смешной
Каламбур на кладбище услышал,
Подготовленный жизнью самой...
Некрасов "Утренняя прогулка".
Обратите внимание: Тема маленького человека с Пушкинской совпадает до мелочей: даже наводнение играет свою роль. Пушкинского Евгения судьба била за то, что он "не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине". Бедного Макара - за то, что он пишет бездарные поздравления начальству в то время как "великие силы" - Белинский лежат "без плиты, без креста". Результатом прогулки Некрасова стали Литературные мостки на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.
Где еще в русской литературе на маленького человека обрушиваются беды из-за чинопочитания и забвения собственного я?
В русской литературе петербургский небогатый чиновник где-то 14 класса. Своим кротким нравом он умягчает людские сердца. Делает людей лучше. Как святой Акакий Синайский, от которого ведет свою аллегорическую родословную Акакий Акакиевич. Рассказчик к маленькому человеку всегда жалостлив. Автор - не всегда. Он ничтожен, но те, кто его обижает, ничтожнее его. Иногда маленький человек - автометафора, в любом случае его образ автопсихологичен.
Условно маленьких людей можно разделить на близких автору и противоположных ему. Акакий Акакиевич близок к Гоголю своим вдохновенным невниманием к мелочам окружающего мира, своей любовью к писанию. Евгений из "Медного всадника" противоположен Пушкину, потому, что в отличие озабоченного своей родословной автора, "не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине". Мармеладов близок Веничке Ерофееву и герою времени Маканина в обратной перспективе.
«Медный всадник» как алгоритм приведения к противоречию взглядов маленького человека.
Добролюбов писал в статье «Забитые люди», что гуманный идеал не принадлежал русским писателям 19 века исключительно. Он нашел его гораздо раньше. Мысль о том, что «самый презренный и даже преступный человек есть тем не менее брат наш», проявлялась в образах литературы прошлого столетия в связи с сочинениями Ж.Ж.Руссо. Добавим, век Просвещения весь вместе с маленьким человеком Робинзоном Крузо был гуманистичен. Однако в XIX веке появилась новая черта – маленький человек пытался устроить в жизни любой ценой – «доставить и независимость и честь» трудами или конфликтом со всем миром, топором или продажей дочери – любой.
О всемирной неотзывчивости маленького человека в бедном, хотя и пышном городе ведет свое печальное повествование Пушкин. О готовности любой ценой поправить свое положение, устроиться в большом городе. Он назвал свое повествование петербургской повестью – словно в противоречие с повестями Белкина и почему-то вне «Маленьких трагедий» - хотя повествование довольно-таки трагично. Но о заурядных, маленьких людях Пушкин пишет именно в повестях, почему и «Капитанская дочка» - в этом ряду. Но там герой применял тактику, которую можно было бы сравнить с гениальной тактикой Румянцева-Задунайского, рядом с памятником которого сидела в финале Екатерина, а тут не тужащий не «о почиющей родне, ни о забытой старине» герой, не помнящий родства, унижением в департаменте собрался себе доставить в каком-то далеком будущем то, чему завидовал, что видел в других, праздных «ума недальнего ленивцах».
Эгоцентризм - стихия девятнадцатого века, которая спадет, погубив.
... И Брюсов пытается понять:
«Пушкин не раскрывает подробнее угрозы Евгения. Мы так и не знаем, что именно хочет сказать безумец своим "Ужо тебе!". Значит ли это, что "малые", "ничтожные" сумеют "ужо" отомстить за свое порабощение, унижение "героем"? Или что безгласная, безвольная Россия подымет "ужо" руку на своих властителей, тяжко заставляющих испытывать свою роковую волю? Ответа нет".
Строитель чудотворный по мнению поэтов того времени во время наводнения спасал затонувших рыбаков. Он был всемирно отзывчив как и Пушкин. И если проследить речевую характеристику Евгения - он думает только о себе, а не о бедствии, которому подвергается его любимая девушка, живя на острове. Он думает о своем устройстве с ней, и не понимает, что ему нужно ее спасать.
"Жениться? Мне? зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно;
Не смешно ли это звучит в то время, когда девушка гибнет? Что делал сто лет назад Петр Первый? Не он ли спасая моряков, тогда, во время такого же наводнения простудился и умер? Не случайно Гегель говорил о красоте, которая противостоит обыденности. Мы в рамках бытийственности, скованы – и лишь стихия поэтична.
Эгоцентрик и нынешний царь:
"С божией стихией
Царям не совладеть"
Эгоцентрики с эгоистами в одной строчке и строфе:
Сбираясь свой убыток важный
На ближнем выместить. С дворов
Свозили лодки.
Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.
"Ужо тебе" - это ведь зависть к человеку, который все время думал о других. И Пушкин - не о себе, о других. Только думая о других, можно вершить великие дела., духовные свершения. А рваться к морю против бури - это душа, да, но она стихийна. "Медный всадник" не о государстве, а о Человеке.
Задание 1. Докажите, что в размышлениях Евгения о своей судьбе и женитьбе на Параше есть черты маленького человека. Как получилось, что, думая о будущем, он не тревожится о настоящем? Почему Пушкин не «дичится знатных», а Евгений дичится? Почему Евгений «не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине», а Пушкин пишет о своих предках? В чем проявляется убогость маленького человека?
Задание 2. Какие черты маленького человека проявляются в данном отрывке из романа-эпопеи «Война и мир»:
«-- Помнишь ты, -- с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, --
помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела... В Отрадном, на святках...
Помнишь, что я видела?..
-- Да, да! -- широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая,
что тогда Соня сказала что-то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
-- Помнишь? -- продолжала Соня. -- Я видела тогда и сказала всем, и
тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, -- говорила она, при
каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, -- и что он закрыл
глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, --
говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас
подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не
видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она
придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое
другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и
улыбнулся и был покрыт чем-то красным, она не только помнила, но твердо была
убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым,
именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
-- Да, да, именно розовым, -- сказала Наташа, которая тоже теперь,
казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную
необычайность и таинственность предсказания.
-- Но что же это значит? -- задумчиво сказала Наташа».
Задание 3. Прочитайте отрывок из рассказа «Ночь». Татьяны Толстой. Почему и здесь мы можем говорить о маленьком человеке? Как вы думаете, почему критики называют Алексея Петровича, который здесь изображен на фоне свой мамочки, зеркальным отражением Акакия Акакиевича?
«Алексей Петрович раскрыл глазки; тихо стекает с тела сон; забывается,
улетает во мрак последний ворон; ночные гости, собрав свой призрачный,
двусмысленный реквизит, прервали пьесу до следующего раза. Сквознячок сладко
овевает лысину Алексея Петровича, отросшая щетина покалывает ладошку. Не
пора ли вставать? Мамочка распорядится. Мамочка такая громкая, большая,
просторная, а Алексей Петрович маленький. Мамочка знает, может, всюду
пройдет. Мамочка всевластна. Как она скажет, так и будет. А он - поздний
ребенок, маленький комочек, оплошность природы, обсевок, обмылок, плевел,
шелуха, предназначавшаяся к сожжению и случайно затесавшаяся среди своих
здоровых собратьев, когда Сеятель щедро разбрасывал по земле полнокровные
зерна жизни». (Татьяна Толстая)
Задание 3. Некрасов, как известно, задавался не только вопросом "Кому на Руси жить хорошо?", но и противоположным: Кому на Руси жить плохо. Прочитайте стихотворение Некрасова "Утренняя прогулка" и попробуйте понять, за какие такие грехи на бедного Макара - маленького человека- обрушилось столько бед.
Слава богу, стрелять перестали!
Ни минуты мы нынче не спали,
И едва ли кто в городе спал:
Ночью пушечный гром грохотал,
Не до сна! Вся столица молилась,
Чтоб Нева в берега воротилась,
И минула большая беда —
Понемногу сбывает вода.
Начинается день безобразный —
Мутный, ветреный, темный и грязный.
Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть!
Мы глядим на него через тусклую сеть,
Что как слезы струится по окнам домов
От туманов сырых, от дождей и снегов!
Злость берет, сокрушает хандра,
Так и просятся слезы из глаз.
Нет! Я лучше уйду со двора...
Я ушел — и наткнулся как раз
На тяжелую сцену. Везли на погост
Чей-то вохрой окрашенный гроб
Через длинный Исакиев мост.
Перед гробом не шли ни родные, ни поп,
Не лежала на нем золотая парча,
Только, в крышу дощатого гроба стуча,
Прыгал град да извозчик-палач
Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,
И вдоль спин побелевших удары кнута
Полосами ложились. Съезжая с моста,
Зацепила за дроги коляска, стремглав
С офицером, кричавшим «пошел!» проскакав,
Гроб упал и раскрылся.
«Сердечный ты мой!
Натерпелся ты горя живой,
Да пришлося терпеть и по смерти...
То случился проклятый пожар,
То теперь наскакали вдруг — черти!
Вот уж подлинно бедный Макар!
Дом-то, где его тело стояло,
Загорелся, — забыли о нем, —
Я схватилась: побились немало,
Да спасли-таки гроб целиком,
Так опять неудача сегодня!
Видно, участь его такова...
Расходилась рука-то господня,
Не удержишь!..»
Такие слова
Говорила бездушно и звонко,
Подбежав к мертвецу впопыхах,
Провожавшая гроб старушонка,
В кацавейке, в мужских сапогах.
«Вишь, проклятые! Ехать им тесно!»
— Кто он был? — я старуху спросил.
«Кто он был? да чиновник, известно;
В департаментах разных служил.
Петербург ему солон достался:
В наводненье жену потерял,
Целый век по квартирам таскался
И четырнадцать раз погорал.
А уж службой себя как неволил!
В будни сиднем сидел да писал,
А по праздникам ноги мозолил —
Всё начальство свое поздравлял.
Вот и кончилось тем — простудился!
Звал из Шуи родную сестру,
Да деньжонок послать поскупился.
„Так один, — говорит, — и умру,
Не дождусь... кто меня похоронит?
Хоть уж ты не оставь, помоги!“
Страх, бывало, возьмет, как застонет!
Подари, — говорю, — сапоги,
А то, вишь, разошелся дождище!
Неравно в самом деле умрешь,
В чем пойду проводить на кладбище?
Закивал головой...» — Ну и что ж? —
«Ну и умер — и больше ни слова:
Надо места искать у другова!»
— И тебе его будто не жаль? —
«Что жалеть! нам жалеть недосужно,
Что жалеть? хоронить теперь нужно.
Эка, батюшки, страшная даль!
Эко времечко!.. Господи боже!
Как ни дорого бедному жить,
Умирать ему вдвое дороже.
На кладбище-то место купить,
Да попу, да на гроб, да на свечи...»
Говоря эти грустные речи,
До кладбища мы скоро дошли
И покойника в церковь внесли.
Много их там гуртом отпевалось,
Было тесно — и трудно дышалось.
Я ушел по кладбищу гулять;
Там одной незаметной могилы,
Где уснули великие силы,
Мне хотелось давно поискать.
Сделав даром три добрые круга,
Я у сторожа вздумал спросить.
Имя, званье, все признаки друга
Он заставил пять раз повторить
И сказал: «Нет, такого не знаю;
А, пожалуй, примету скажу,
Как искать: ты ищи его с краю,
Перешедши вон эту межу,
И смотри: где кресты — там мещане,
Офицеры, простые дворяне;
Над чиновником больше плита,
Под плитой же бывает учитель,
А где нет ни плиты, ни креста,
Там, должно быть, и есть сочинитель».
За совет я спасибо сказал,
Но могилы в тот день не искал.
Я старуху знакомую встретил
И покойника с ней хоронил.
День, по-прежнему гнил и не светел,
Вместо града дождем нас мочил.
Средь могил, по мосткам деревянным
Довелось нам долгонько шагать.
Впереди, под навесом туманным
Открывалась болотная гладь:
Ни жилья, ни травы, ни кусточка,
Всё мертво — только ветер свистит.
Вон виднеется черная точка:
Это сторож. «Скорее!» — кричит.
По танцующим жердочкам прямо
Мы направились с гробом туда.
Наконец вот и свежая яма,
И уж в ней по колено вода!
В эту воду мы гроб опустили,
Жидкой грязью его завалили,
И конец! Старушонка опять
Не могла пересилить досады:
«Ну, дождался, сердечный, отрады!
Что б уж, кажется, с мертвого взять?
Да господь, как захочет обидеть,
Так обидит: вчера погорал,
А сегодня, изволите видеть,
Из огня прямо в воду попал!»
Я взглянул на нее — и заметил,
Что старухе-то жаль бедняка:
Бровь одну поводило слегка...
Я немым ей поклоном ответил
И ушел... Я доволен собой,
Я недаром на улицу вышел:
Я хандру разогнал — и смешной
Каламбур на кладбище услышал,
Подготовленный жизнью самой...
Некрасов "Утренняя прогулка".
Обратите внимание: Тема маленького человека с Пушкинской совпадает до мелочей: даже наводнение играет свою роль. Пушкинского Евгения судьба била за то, что он "не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине". Бедного Макара - за то, что он пишет бездарные поздравления начальству в то время как "великие силы" - Белинский лежат "без плиты, без креста". Результатом прогулки Некрасова стали Литературные мостки на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.
Где еще в русской литературе на маленького человека обрушиваются беды из-за чинопочитания и забвения собственного я?
Что указывает на то, что в образе мертвеца автор изобразил маленького человека? Какие повадки маленького человека выдают его? Как связан с этим мрачный город Петербург? В виде какой метафоры изображена бедность маленького человека? Убогость маленького человека?
В чем схожи образы маленького человека мертвеца у Блока и у Некрасова в "Утренней прогулке"?
В чем схожи образы маленького человека мертвеца у Блока и у Некрасова в "Утренней прогулке"?
Маленький человек - мертвец
Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...
Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат...
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.
Мертвец весь день трудится над докладом.
Присутствие кончается. И вот —
Нашептывает он, виляя задом,
Сенатору скабрезный анекдот...
Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
Прохожих, и дома, и прочий вздор...
А мертвеца — к другому безобразью
Скрежещущий несет таксомотор.
В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем — изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка-дура и супруг-дурак.
Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музы́кой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки —
Живым, живым казаться должен он!
Лишь у колонны встретится очами
С подругою — она, как он, мертва.
За их условно-светскими речами
Ты слышишь настоящие слова:
«Усталый друг, мне странно в этом зале». —
«Усталый друг, могила холодна». —
«Уж полночь». — «Да, но вы не приглашали
На вальс NN. Она в вас влюблена...»
А там — NN уж ищет взором страстным
Его, его — с волнением в крови...
В ее лице, девически прекрасном,
Бессмысленный восторг живой любви...
Он шепчет ей незначащие речи,
Пленительные для живых слова,
И смотрит он, как розовеют плечи,
Как на плечо склонилась голова...
И острый яд привычно-светской злости
С нездешней злостью расточает он...
«Как он умен! Как он в меня влюблен!»
В ее ушах — нездешний, странный звон:
То кости лязгают о кости.
А.Блок
Маленький человек - сурок
По разным странам я бродил,
И мой сурок со мною.
И сыт всегда, везде я был,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Господ немало я видал,
И мой сурок со мною.
И любит кто кого, я знал,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Девиц веселых я встречал,
И мой сурок со мною.
Смешил я их, ведь я так мал,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Прошу я грош за песнь мою,
И мой сурок со мною.
Попить, поесть я так люблю,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
(И.В.Гете)
И мой сурок со мною.
И сыт всегда, везде я был,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Господ немало я видал,
И мой сурок со мною.
И любит кто кого, я знал,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Девиц веселых я встречал,
И мой сурок со мною.
Смешил я их, ведь я так мал,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Прошу я грош за песнь мою,
И мой сурок со мною.
Попить, поесть я так люблю,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
(И.В.Гете)
маленький человек - мышь
Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод, народ умирал.
Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.
Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.
Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.
«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет»,-
Так говорил изумленный народ.
К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен,
В нем угостит их епископ Гаттон.
Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края...
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.
Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».
В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал...
Правда! но боле с тех пор он не спал.
Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.
Он обомлел; он от страха чуть дышит...
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».
Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».
Ход был до Рейна от замка подземной;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Рейнской башне спасусь»,- говорит.
Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.
В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.
Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.
Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится...
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.
Смотрит он... кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.
Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник... а мыши плывут...
Ближе и ближе... доплыли... ползут.
Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.
Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты...
Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он...
Так был наказан епископ Гаттон.
(В.А.Жуковский)
Нельзя относиться к маленькому человеку как к мыши
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод, народ умирал.
Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.
Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.
Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.
«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет»,-
Так говорил изумленный народ.
К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен,
В нем угостит их епископ Гаттон.
Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края...
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.
Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».
В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал...
Правда! но боле с тех пор он не спал.
Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.
Он обомлел; он от страха чуть дышит...
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».
Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».
Ход был до Рейна от замка подземной;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Рейнской башне спасусь»,- говорит.
Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.
В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.
Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.
Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится...
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.
Смотрит он... кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.
Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник... а мыши плывут...
Ближе и ближе... доплыли... ползут.
Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.
Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты...
Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он...
Так был наказан епископ Гаттон.
(В.А.Жуковский)
Нельзя относиться к маленькому человеку как к мыши
Верно ли, что Данте определил на все века участь маленького человека? Почему те, кто не оставил своего следа в памяти людской, находятся вне ада и рая?
31 И я, с главою, ужасом стесненной:
"Чей это крик? - едва спросить посмел. -
Какой толпы, страданьем побежденной?"
34 И вождь в ответ: "То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
37 И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
40 Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина".
43 И я: "Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?"
А он: "Ответ недолгий подобает.
46 И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им.
49 Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни - и мимо!"
52 И я, взглянув, увидел стяг вдали,
Бежавший кругом, словно злая сила
Гнала его в крутящейся пыли;
55 А вслед за ним столь длинная спешила
Чреда людей, что, верилось с трудом,
Ужели смерть столь многих истребила.
58 Признав иных, я вслед за тем в одном
Узнал того, кто от великой доли
Отрекся в малодушии своем.
61 И понял я, что здесь вопят от боли
Ничтожные, которых не возьмут
Ни бог, ни супостаты божьей воли.
64 Вовек не живший, этот жалкий люд
Бежал нагим, кусаемый слепнями
И осами, роившимися тут.
67 Кровь, между слез, с их лиц текла
И мерзостные скопища червей
Ее глотали тут же под ногами
(Данте. Божественная комедия)
"Чей это крик? - едва спросить посмел. -
Какой толпы, страданьем побежденной?"
34 И вождь в ответ: "То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
37 И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
40 Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина".
43 И я: "Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?"
А он: "Ответ недолгий подобает.
46 И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им.
49 Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни - и мимо!"
52 И я, взглянув, увидел стяг вдали,
Бежавший кругом, словно злая сила
Гнала его в крутящейся пыли;
55 А вслед за ним столь длинная спешила
Чреда людей, что, верилось с трудом,
Ужели смерть столь многих истребила.
58 Признав иных, я вслед за тем в одном
Узнал того, кто от великой доли
Отрекся в малодушии своем.
61 И понял я, что здесь вопят от боли
Ничтожные, которых не возьмут
Ни бог, ни супостаты божьей воли.
64 Вовек не живший, этот жалкий люд
Бежал нагим, кусаемый слепнями
И осами, роившимися тут.
67 Кровь, между слез, с их лиц текла
И мерзостные скопища червей
Ее глотали тут же под ногами
(Данте. Божественная комедия)
Рассказчик жалеет Евгения. А жалеет ли его автор?
Но бедный, бедный мой Евгений...
Увы! его смятенный ум
Против ужасных потрясений
Не устоял. Мятежный шум
Увы! его смятенный ум
Против ужасных потрясений
Не устоял. Мятежный шум
В каком смысле Гете представил маленьких людей? Поясните символический смысл антитезы скалы и карлика.
Пигмей
Вот и мы тут разместились,
Стали на ноги, стоим,
А откуда мы явились,
Неизвестно нам самим.
Для пристанища довольно
Малой трещины в земле.
Даст скала разлом продольный,
Даст и карлика в скале.
В этом каменном уступе
Он и разведет семью
С карлицей своею вкупе,
И не хуже, чем в раю.
По случайности счастливой
Тут нашелся кров жилой.
И восток и запад живы
Только матерью-землей.
Дактили
(мальчики-с-пальчики)
Но если за ночь эта мать
Плодит пигмеев род мизерный,
То не откажется рожать
Нас, самых маленьких, наверно.
Предводители пигмеев
С резвою прытью
Место займите.
Натиск мгновенный
Силе замена.
Куйте в дни мира
Войску секиры.
Кузницы зданье
Стройте заране.
Род муравьиный,
Вройся в глубины!
Мало-помалу
Плавьте металлы.
Дактили крошки,
Тонкие ножки,
Стаскивай в кучи
Хворост и сучья!
Жгите совместно
Уголь древесный.
Генералиссимус
Луки и стрелы
Взявши, за дело!
Бейте в заливах
Цапель спесивых
Штурмом нежданным
Всех до одной!
В шлеме с султаном
Над головой.
Муравьи и дактили
Как быть? Спасенья
Нет никакого.
Мы роем руды,
Из этой груды
Куются звенья
Нам на оковы.
До той минуты,
Как, взяв преграды,
Не сбросим путы,
Мириться надо.
Ивиковы журавли
Крик убийц и жертв стенанье,
Крыльев шумное ширянье
Катится из тростника
К нам сюда за облака!
Цапли скопом перебиты,
Кровью берега покрыты.
Перья их и хохолки
Украшают шишаки
Изуверов и злодеев,
Толстых и хромых пигмеев.
Отзовитесь, журавли,
За морями и вдали,
Соберите ополченье,
Преисполнясь духом мщенья.
Ни пред чем не постоим!
Смерть исчадьям воровским!
(С криком разлетаются.)
(И.В.Гете. Фауст)
Вот и мы тут разместились,
Стали на ноги, стоим,
А откуда мы явились,
Неизвестно нам самим.
Для пристанища довольно
Малой трещины в земле.
Даст скала разлом продольный,
Даст и карлика в скале.
В этом каменном уступе
Он и разведет семью
С карлицей своею вкупе,
И не хуже, чем в раю.
По случайности счастливой
Тут нашелся кров жилой.
И восток и запад живы
Только матерью-землей.
Дактили
(мальчики-с-пальчики)
Но если за ночь эта мать
Плодит пигмеев род мизерный,
То не откажется рожать
Нас, самых маленьких, наверно.
Предводители пигмеев
С резвою прытью
Место займите.
Натиск мгновенный
Силе замена.
Куйте в дни мира
Войску секиры.
Кузницы зданье
Стройте заране.
Род муравьиный,
Вройся в глубины!
Мало-помалу
Плавьте металлы.
Дактили крошки,
Тонкие ножки,
Стаскивай в кучи
Хворост и сучья!
Жгите совместно
Уголь древесный.
Генералиссимус
Луки и стрелы
Взявши, за дело!
Бейте в заливах
Цапель спесивых
Штурмом нежданным
Всех до одной!
В шлеме с султаном
Над головой.
Муравьи и дактили
Как быть? Спасенья
Нет никакого.
Мы роем руды,
Из этой груды
Куются звенья
Нам на оковы.
До той минуты,
Как, взяв преграды,
Не сбросим путы,
Мириться надо.
Ивиковы журавли
Крик убийц и жертв стенанье,
Крыльев шумное ширянье
Катится из тростника
К нам сюда за облака!
Цапли скопом перебиты,
Кровью берега покрыты.
Перья их и хохолки
Украшают шишаки
Изуверов и злодеев,
Толстых и хромых пигмеев.
Отзовитесь, журавли,
За морями и вдали,
Соберите ополченье,
Преисполнясь духом мщенья.
Ни пред чем не постоим!
Смерть исчадьям воровским!
(С криком разлетаются.)
(И.В.Гете. Фауст)
Ученик:
Маленький здесь в зачении низкой стадии развития? Посмотрим комментарий.
Классическая Вальпургиева ночь
Мифология, представленная в «Классической Вальпургиевой ночи», заимствована Гете из фундаментального труда по мифологии Беньямина Гедерихса, долгие годы бывшего его настольной книгой, а также из весьма обстоятельных «Мифологических писем» поэта Иоганна Генриха Фосса. Несмотря на античные мотивы, эта сцена написана обычными для «Фауста» размерами, за исключением вступительного монолога Эрихто, выдержанного в античных триметрах - стихотворном размере, широко применявшемся в античной драме. Персонажами сцены являются низшие стихийные духи греческой мифологии. Эти духи символизируют темные стихийные силы, породившие тот гармонический мир, вершиной которого является совершенный образ Елены. Стихийные силы эти показаны здесь в трех фазах своего развития на пути к совершенствованию. Низшую из них. представляют чудовищные порождения природы, ее первые, мощные, но грубые создания - колоссальные муравьи, грифы, сфинксы, сирены. Вторая, более высокая фаза раскрывается в образах полубогов, нимф, кентавров и т. д. В третьей фазе уже соприсутствует человек и человеческая мысль, пытающаяся проникнуть в историю становления мира (философы Фалес и Анаксагор). Путь к совершенной красоте, к искомой форме пролегает через этот еще не совершенный мир темных сил и творческих порывов. Вот почему не выведены в нем «старшие боги»; вот почему их функции переданы низшим представителям тех сил, наивысшим воплощением которых согласно греческой мифологии являются «старшие боги» (так, Сейсмос заступает здесь место Плутона, Галатея и Эрос-Афродиты, Нерей - Посейдона и т. д.). Только побывав в этом преддверии совершенной античной красоты, Фауст удостоивается встречи с Еленой. С появлением Елены вступает в силу привычный мир эллинских мифологических представлений, знакомых нам по Гомеру и афинским трагикам.
