Образы-идеи
Философемы и мифологемы
Философские мотивы в литературе: отражение вечных истин и жизненных ценностей
Мифологема может пониматься трояко:
- как термин, обозначающий архетипы, персонажей сказок, чудовищ и волшебников - устойчивые и повторяющиеся конструкты народной фантазии, обобщённо отражающие действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций,
- как использование мифологических мотивов и перенесение их в мир современной художественной культуры.
- как превращение философемы в поэзии в конкретно-чувственный образ.
Идеологема- социальное бытование философемы. Термин «идеологема» был введён в язык науки М.М. Бахтиным. Он понимал идеологему как идеологию в обобщенном виде. Идеологемы понимаются в филологии как ценностно-мотивированные образования, группирующиеся вокруг того или иного идеологически значимого концепта, служащего основой для формирования аксиологических категорий. Типичный пример идеологемы у Оруэлла: ВОИНА — ЭТО МИР
СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО НЕЗНАНИЕ — СИЛА
Источник: https://opentextnn.ru/man/orujell-dzhordzh-1984/
СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО НЕЗНАНИЕ — СИЛА
Источник: https://opentextnn.ru/man/orujell-dzhordzh-1984/
Осмысленный литературой философский термин. В более древнем виде, у Аристотеля - доказывающее умозаключение.
Как возникают художественные образы в философской лирике?
Философема, став конкретно-реалистичной, превращается в мифологему. Возможно и обратное. Мифологемы предстают философемами.
Но чаще всего обыденные вещи, понятия, став объектом осмысления поэта, становятся философемами.
Но чаще всего обыденные вещи, понятия, став объектом осмысления поэта, становятся философемами.
- Ученик:Что такое философема?Ответ:1) философема есть смысловой эквивалент бытующего в философии понятия, привязанный к конкретному художественному произведению и связанный с сюжетом, героем;
2) контекстом философемы может быть символ, вечный образ, образ сна, имеющего особый символический язык;
3) философема имеет свройство переходить границы произведжения и выходить на широкое поле культуры, затем возвращаться через него в философию и уточнять имеющееся понятие;
4) если философема в виде метафоры означает комплекс идей (символов, понятий, концепций), то в таком случае она называется идеологемой.
Идеологема
Идеологемы как ключевые элементы системы идеологии представляют собой определенные идеи, концепции или ценностные установки, которые формируют общественное сознание и определяют поведение индивидов в рамках данной социальной группы. Художественная идеологема сохраняет основные аспекты и функции идеологем, а также их роль в формировании общественного мнения и национальной идентичности.
Типичная идеологема перехода в постсовескую реальность - совок. В обратной перспективе Виктор Пелевин назвал Раневскую и Гаева - совками, ведь они не могут приспособиться к новой реальности.
Типичная идеологема перехода в постсовескую реальность - совок. В обратной перспективе Виктор Пелевин назвал Раневскую и Гаева - совками, ведь они не могут приспособиться к новой реальности.
По Гегелю, «народ связан в одно с языком, нравами и обычаями, а также образованием» - народный дух - философема, ставшая у Пушкина "русским духом": "Там русский дух, там Русью пахнет".
У Белинского философема народности включает в себя идеологему общечеловечности:
"Итак, содержание эпопеи должно составлять сущность жизни, субстанциальные силы, состояние и быт народа, еще не отделившегося от индивидуального источника своей жизни. Посему народность есть одно из основных условий эпической поэмы: сам поэт еще смотрит на событие глазами своего народа, не отделяя от этого события своей личности. Но, чтоб эпопея, будучи в высшей степени национальным, была бы в то же время и художественным созданием, -- необходимо, чтоб форма индивидуальной народной жизни заключала в себе общечеловеческое, мировое содержание. Такова была индивидуальная жизнь греков, -- и потому даже младенческий лепет их космогонических и теогонических песнопений заключает в себе идеи, которые впоследствии сделались достоянием всего человечества"
У Белинского философема народности включает в себя идеологему общечеловечности:
"Итак, содержание эпопеи должно составлять сущность жизни, субстанциальные силы, состояние и быт народа, еще не отделившегося от индивидуального источника своей жизни. Посему народность есть одно из основных условий эпической поэмы: сам поэт еще смотрит на событие глазами своего народа, не отделяя от этого события своей личности. Но, чтоб эпопея, будучи в высшей степени национальным, была бы в то же время и художественным созданием, -- необходимо, чтоб форма индивидуальной народной жизни заключала в себе общечеловеческое, мировое содержание. Такова была индивидуальная жизнь греков, -- и потому даже младенческий лепет их космогонических и теогонических песнопений заключает в себе идеи, которые впоследствии сделались достоянием всего человечества"
В.Г. Белинский
О философеме народности применительно к древним грекам говорил В.Г.Белинский. Она для него прежде всего общечеловечность.
Поясните образы сна лирического "ты" героя. Поясните философемы вечности и смерти, как они соединяются в образе Гамлета?
Блажен, кто цель избрал, кто вышел на дорогу
И мужеством бойца и верой наделен,
Кто бросился стремглав в житейскую тревогу,
Кто весь насущною заботой поглощен.
Волнуем злобой дня, в работе торопливой
Он поневоле чужд сомнений роковых,
И некогда ему отыскивать пытливо
Заветного ключа вопросов мировых.
Со знаменем в руках вступая в бой кровавый,
Он может ранами гордиться пред толпой,
Он может совершить свой подвиг величавый
И на виду у всех погибнуть, как герой,
Погибнуть, как орел, что гордо умирает,
Пернатою стрелой пронзенный в облаках,
И гаснущий зрачок на солнце устремляет,
Встречая свой конец в родимых небесах.
Но горек твой удел, мечтатель бесполезный:
Не нужен никому, от жизни ты далек.
И, трепетно склонясь над сумрачною бездной
Неразрешимых тайн, ты вечно одинок...
Струной, надорванной мучительным разладом,
Твой каждый чуткий нерв болезненно дрожит,
И каждый твой порыв неотразимым ядом
Сомнений роковых в зародыше убит.
В бездействии прожив, погибнешь ты бесцельно...
Не тронет никого твой заунывный плач,
Не в силах ничему отдаться нераздельно, —
Ты сам своей душе — безжалостный палач.
Порой ты рвешься вдаль, надеждой увлеченный,
Но воля скована тяжелым, мертвым сном:
Ты недвижим, — как труп, в бессилье роковом,
Ты жив, — как заживо в могилу погребенный.
Хотя бы вечностью влачился каждый миг,
Из гроба вырваться на волю не пытайся;
Не вылетит из уст ни жалоба, ни крик, —
Молчи и умирай, терпи и задыхайся.
(Д.Мережковский)
И мужеством бойца и верой наделен,
Кто бросился стремглав в житейскую тревогу,
Кто весь насущною заботой поглощен.
Волнуем злобой дня, в работе торопливой
Он поневоле чужд сомнений роковых,
И некогда ему отыскивать пытливо
Заветного ключа вопросов мировых.
Со знаменем в руках вступая в бой кровавый,
Он может ранами гордиться пред толпой,
Он может совершить свой подвиг величавый
И на виду у всех погибнуть, как герой,
Погибнуть, как орел, что гордо умирает,
Пернатою стрелой пронзенный в облаках,
И гаснущий зрачок на солнце устремляет,
Встречая свой конец в родимых небесах.
Но горек твой удел, мечтатель бесполезный:
Не нужен никому, от жизни ты далек.
И, трепетно склонясь над сумрачною бездной
Неразрешимых тайн, ты вечно одинок...
Струной, надорванной мучительным разладом,
Твой каждый чуткий нерв болезненно дрожит,
И каждый твой порыв неотразимым ядом
Сомнений роковых в зародыше убит.
В бездействии прожив, погибнешь ты бесцельно...
Не тронет никого твой заунывный плач,
Не в силах ничему отдаться нераздельно, —
Ты сам своей душе — безжалостный палач.
Порой ты рвешься вдаль, надеждой увлеченный,
Но воля скована тяжелым, мертвым сном:
Ты недвижим, — как труп, в бессилье роковом,
Ты жив, — как заживо в могилу погребенный.
Хотя бы вечностью влачился каждый миг,
Из гроба вырваться на волю не пытайся;
Не вылетит из уст ни жалоба, ни крик, —
Молчи и умирай, терпи и задыхайся.
(Д.Мережковский)
Мифологемы:
Девушка глядится в ручей - миф о Нарциссе, она видит себя в ручье
Нагорный ручей - поэзия, исполненная лиризма, автометафора Фета. Kастальский ключ — источник на Парнасе — священной горе Аполлона и обиталище муз.
Лилия - девушка, светлая, чистая, библейский образ.
Соотнесите эти мифологемы, какую роль они играют в тексте? В каких произведениях русской литературы мифологемы связаны с темами любви и одиночества?
Девушка глядится в ручей - миф о Нарциссе, она видит себя в ручье
Нагорный ручей - поэзия, исполненная лиризма, автометафора Фета. Kастальский ключ — источник на Парнасе — священной горе Аполлона и обиталище муз.
Лилия - девушка, светлая, чистая, библейский образ.
Соотнесите эти мифологемы, какую роль они играют в тексте? В каких произведениях русской литературы мифологемы связаны с темами любви и одиночества?
Как лилея глядится в нагорный ручей,
Ты стояла над первою песней моей,
И была ли при этом победа, и чья,-
У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?
Ты душою младенческой все поняла,
Что мне высказать тайная сила дала,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.
Та трава, что вдали, на могиле твоей,
Здесь, на сердце, чем старее оно, тем свежей,
И я знаю, взглянувши на звезды порой,
Что взирали на них мы как боги с тобой.
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!
(А. Фет. Alter ego)
Ты стояла над первою песней моей,
И была ли при этом победа, и чья,-
У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?
Ты душою младенческой все поняла,
Что мне высказать тайная сила дала,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.
Та трава, что вдали, на могиле твоей,
Здесь, на сердце, чем старее оно, тем свежей,
И я знаю, взглянувши на звезды порой,
Что взирали на них мы как боги с тобой.
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!
(А. Фет. Alter ego)
Как Тургеневу удалось сделать философему смерти чувственным образом - мифологемой?
-- Эллис, что с тобой? -- проговорил я наконец.
-- Она... она...-- отвечала она с усилием,-- она!
-- Она? Кто она?
-- Не называй ее, не называй,-- торопливо пролепетала Эллис.-- Надо спасаться, а то всему конец -- и навсегда... Посмотри: вон там!
Я обернул голову в сторону, куда указывала мне трепещущая рука,-- и увидал нечто... нечто действительно страшное.
Это нечто было тем страшнее, что не имело определенного образа. Что-то тяжелое, мрачное, изжелта-черное, пестрое, как брюхо ящерицы,-- не туча и не дым, медленно, змеиным движением, двигалось над землей. Мерное, широкое колебание сверху вниз и снизу вверх, колебание, напоминающее зловещий размах крыльев хищной птицы, когда она ищет свою добычу; по временам неизъяснимо противное приникание к земле,-- паук так приникает к пойманной мухе... Кто ты, что ты, грозная масса? Под ее веянием -- я это видел, я это чувствовал -- всё уничтожалось, всё немело... Гнилым, тлетворным холодком несло от нее -- от этого холодка тошнило на сердце и в глазах темнело и волосы вставали дыбом. Это сила шла; та сила, которой нет сопротивления, которой всё подвластно, которая без зрения, без образа, без смысла -- всё видит, всё знает, и как хищная птица выбирает свои жертвы, как змея их давит и лижет своим мерзлым жалом...
-- Эллис! Эллис! -- закричал я как исступленный.-- Это смерть! сама смерть!
(И.С.Тургенев)
-- Она... она...-- отвечала она с усилием,-- она!
-- Она? Кто она?
-- Не называй ее, не называй,-- торопливо пролепетала Эллис.-- Надо спасаться, а то всему конец -- и навсегда... Посмотри: вон там!
Я обернул голову в сторону, куда указывала мне трепещущая рука,-- и увидал нечто... нечто действительно страшное.
Это нечто было тем страшнее, что не имело определенного образа. Что-то тяжелое, мрачное, изжелта-черное, пестрое, как брюхо ящерицы,-- не туча и не дым, медленно, змеиным движением, двигалось над землей. Мерное, широкое колебание сверху вниз и снизу вверх, колебание, напоминающее зловещий размах крыльев хищной птицы, когда она ищет свою добычу; по временам неизъяснимо противное приникание к земле,-- паук так приникает к пойманной мухе... Кто ты, что ты, грозная масса? Под ее веянием -- я это видел, я это чувствовал -- всё уничтожалось, всё немело... Гнилым, тлетворным холодком несло от нее -- от этого холодка тошнило на сердце и в глазах темнело и волосы вставали дыбом. Это сила шла; та сила, которой нет сопротивления, которой всё подвластно, которая без зрения, без образа, без смысла -- всё видит, всё знает, и как хищная птица выбирает свои жертвы, как змея их давит и лижет своим мерзлым жалом...
-- Эллис! Эллис! -- закричал я как исступленный.-- Это смерть! сама смерть!
(И.С.Тургенев)
Как автор делает обыденные понятия - мужское и женское - философемами.
Фридрих Вильгельм Йозеф ШЕЛЛИНГ. Цветок и тварь
Перевод с немецкого Вальдемара Вебера
Кратки весенние дни, прекрасное время венчанья
Неба с землею, лишь миг длится улыбка луча.
Цвет, из земли восстающий, тебе одному в этом мире
Ведать дано, для чего к небу глаза ты возвел.
Связан своим естеством ты с солнцем самим, с царством света,
Сущность иная совсем в тварях и людях живет.
Солнцем рожден человек, с землей естеством своим связан,
Небо на землю завлечь чудом ему удалось.
Только в мужчине живет природы творящая сила,
Ты же, пленительный пол, даром иным наделен –
Даром лелеять ростки, побеги от солнечных зерен,
Вверенных доброй земле щедрой любовью мужской.
Женщины чувства нежнее, нужнее и все ж быстротечной,
Проще, грубей, но верней любит мужья искони.
В женщинах души растений, цветами зову посему их,
Мы же, мужчины, средь них тварям подобны земным.
"Наш путь - стрелой татарской древней воли / Пронзил нам грудь" - идеологема, живой процесс споров с В.Соловьевым о панмонголизме. Кто мы- европейцы или азиаты?
Автометафора - богатырь. Он скачет на новую битву. (Битва Пересвета с Челубеем вечна) Мифологемы река, кобылица, кровавый закат.
Автометафора - богатырь. Он скачет на новую битву. (Битва Пересвета с Челубеем вечна) Мифологемы река, кобылица, кровавый закат.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь - стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
(А.Блок. На поле Куликовом)
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь - стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
(А.Блок. На поле Куликовом)
Как философема становится мифологемой? В стихотворении ноосфера Вернадского представлена в виде живого, женского, импульсивного создания, вечно скучающего при отсутствии интересных книг. Ее сущность всегда принимала сигналы с Земли, но ипри изобретении интернета принимать тексты с Земли стало проще - по коду 01.
Ноосфера
Ольга Чернорицкая
Когда искусство голых парадигм
Пылало кольчецом в Александрии,
Она вдыхала гарь истлевших книг,
Готовя вплеск морской драматургии.
С тех пор любимый небом граф Хвостов
Несчастья берегов поет в газетах,
На зеркалах судьбы скрижаль веков,
А в голой тьме вопросы без ответов.
Ее закон - нельзя уничтожать
Диктованные свыше мыслеформы.
Мы созданы ключами, чтоб писать
Библиотеки, города, платформы.
Дрезины, депутатов, ковид, смерть,
И графики - код нужного формата.
Записанное в цифре не стереть,
Оно уже странслировано в стратос.
Мы часть ее в то время, когда жмем
На клавиши, перо, резцы и стеки:
Мир подключенных впитан в окоем -
Но мы здесь не одни и не навеки.
Она скачала с Млечного пчелу,
Сцитировала манифест искусства роя
Как образец учить добру и злу -
Без ценностей, идей и без героя.
Кто не захочет в рай блатных сирот,
Не станет вертухаем, жатвы полным,
Тот этот квест столетий не пройдет,
И жало рифм не будет жечь глаголом.
Она София? Богоматерь? Нет.
Ее задача проще и размерней:
Она на мониторе мягкий свет,
Она в пустыне дух немой и скверный.
С ухваткой запредельного творца
Она вздымает занавес в борделе,
Ломает руки в пьесе, но с торца
Поглядывает, как на самом деле.
Не выдадут диплома нелжецу,
Не сотворят Кремлю антикумира,
И мажут ложь землищу по лицу,
По морде и губам - арт-конвоиру.
В отличие от сумрачных глупцов,
Курящих в обветшалых креслах мрака,
Природна - мать и дочь, концы сосцов
Обвешены цепочкой Зодиака.
Вот идеал: не мед, так канифоль,
Трансляции в заветном коде света.
Ты вечен - соответствовать изволь.
Один и ноль. Забудь, пиит, про Лету.
Листая файлы жизни рогом зла,
Она морит их евнухом в гареме.
Темна, неправомерно тяжела
Внеоперационная ее система.
Вы брезжите, вы таете впотьмах,
Вы насвершали массу революций,
У вас Елены пляшут на быках
И порождает минотавров случай.
Ваш Плюшкин - бог! Он выдал вам кулич,
Он вышел к вам в одежде поэтессы,
Чтобы вы могли голенное постичь
И наготу писать верлибром в прессе.
Верлибр она по коду ноль-один
В рулет свила и ест как хлеб насущный,
Трансляции "бог", "дьявол", "господин" -
Выплевывая в суповую гущу.
Зато дает стремление идти,
И каждый мыслящий - библиотекарь века.
Один-ноль, ноль-один - сигнал в пути
Куда-то, где не знают человека.
Ольга Чернорицкая
Когда искусство голых парадигм
Пылало кольчецом в Александрии,
Она вдыхала гарь истлевших книг,
Готовя вплеск морской драматургии.
С тех пор любимый небом граф Хвостов
Несчастья берегов поет в газетах,
На зеркалах судьбы скрижаль веков,
А в голой тьме вопросы без ответов.
Ее закон - нельзя уничтожать
Диктованные свыше мыслеформы.
Мы созданы ключами, чтоб писать
Библиотеки, города, платформы.
Дрезины, депутатов, ковид, смерть,
И графики - код нужного формата.
Записанное в цифре не стереть,
Оно уже странслировано в стратос.
Мы часть ее в то время, когда жмем
На клавиши, перо, резцы и стеки:
Мир подключенных впитан в окоем -
Но мы здесь не одни и не навеки.
Она скачала с Млечного пчелу,
Сцитировала манифест искусства роя
Как образец учить добру и злу -
Без ценностей, идей и без героя.
Кто не захочет в рай блатных сирот,
Не станет вертухаем, жатвы полным,
Тот этот квест столетий не пройдет,
И жало рифм не будет жечь глаголом.
Она София? Богоматерь? Нет.
Ее задача проще и размерней:
Она на мониторе мягкий свет,
Она в пустыне дух немой и скверный.
С ухваткой запредельного творца
Она вздымает занавес в борделе,
Ломает руки в пьесе, но с торца
Поглядывает, как на самом деле.
Не выдадут диплома нелжецу,
Не сотворят Кремлю антикумира,
И мажут ложь землищу по лицу,
По морде и губам - арт-конвоиру.
В отличие от сумрачных глупцов,
Курящих в обветшалых креслах мрака,
Природна - мать и дочь, концы сосцов
Обвешены цепочкой Зодиака.
Вот идеал: не мед, так канифоль,
Трансляции в заветном коде света.
Ты вечен - соответствовать изволь.
Один и ноль. Забудь, пиит, про Лету.
Листая файлы жизни рогом зла,
Она морит их евнухом в гареме.
Темна, неправомерно тяжела
Внеоперационная ее система.
Вы брезжите, вы таете впотьмах,
Вы насвершали массу революций,
У вас Елены пляшут на быках
И порождает минотавров случай.
Ваш Плюшкин - бог! Он выдал вам кулич,
Он вышел к вам в одежде поэтессы,
Чтобы вы могли голенное постичь
И наготу писать верлибром в прессе.
Верлибр она по коду ноль-один
В рулет свила и ест как хлеб насущный,
Трансляции "бог", "дьявол", "господин" -
Выплевывая в суповую гущу.
Зато дает стремление идти,
И каждый мыслящий - библиотекарь века.
Один-ноль, ноль-один - сигнал в пути
Куда-то, где не знают человека.
Докажите, что у Тургенева идет дуэль между формой и содержанием, где содержательность жизни Базарова вступает в схватку с формой, за которую ратует Кирсанов. Содержание еще и вылечило поврежденную форму. Содержание не закостенело, как форма, и в этом отношении Базаров более гибок. У нас Россия ориентирована на запад, он окунается в эту конъюнктуру, и тоже играет с временем. Содержание прострелило форму - Базаров ранил Кирсанова - это старая форма крепостничества разрушена. То же самое касается смены литературных формаций - реализм, натурализм, прострелил романтизм, но романтизм не умер, он будет подлатан реализмом и уедет за границу в стихи Бодлера. Павел Петрович уезжает за границу. Его княгиня Р - типичный застывший романтический образ. Он должен быть сломан, перечеркнутый сфинкс - символ побежденного штампа.
И что в конце побеждает форма, а по Канту, форма - это бог.
И что в конце побеждает форма, а по Канту, форма - это бог.
Мифологема - день, чувственно-конкретная персонификация. День и Тишина - с заглавных букв. День одет в простую сермягу, у сермяги полы, куда он прячет обрывки зорь. У него борода - дождь. Он отходит- как отходит больной, лежащий при смерти. Хвоя синеет, как замерзший человек. Олицетворения основаны на сравнении тела человека - старика и природы - осеннего дня и потому двуслойны.
В нагих полях бредет в сермяге День,
Обрывки зорь за полы небо прячет,
Из мутных глаз течет унынья тень,
Седая борода дождями плачет.
Кругом легла в туманы Тишина
И говор жней, и эхо проглотила.
Деревни мокнут под печалью Дня,
Избенки жмутся, скалятся стропила.
Угрюмо, глухо стонет старый сад.
В нем кто-то юность мертвую хоронит.
Стволы, шершавя, призрачно скрипят.
В припадке грусти мечутся вороны.
Далекий бор осунулся, зазяб,
От стужи в кудрях посинела хвоя.
Свинцовый лик ломает в лужах рябь,
Плешивая дорога скользко воет.
С рябин летят грачонок с воробьем
В соломенный уют под застрех сеновала.
Отходит День и тучей-рукавом
Кому-то машет в ласке запоздалой.
(А.Ганин)
Обрывки зорь за полы небо прячет,
Из мутных глаз течет унынья тень,
Седая борода дождями плачет.
Кругом легла в туманы Тишина
И говор жней, и эхо проглотила.
Деревни мокнут под печалью Дня,
Избенки жмутся, скалятся стропила.
Угрюмо, глухо стонет старый сад.
В нем кто-то юность мертвую хоронит.
Стволы, шершавя, призрачно скрипят.
В припадке грусти мечутся вороны.
Далекий бор осунулся, зазяб,
От стужи в кудрях посинела хвоя.
Свинцовый лик ломает в лужах рябь,
Плешивая дорога скользко воет.
С рябин летят грачонок с воробьем
В соломенный уют под застрех сеновала.
Отходит День и тучей-рукавом
Кому-то машет в ласке запоздалой.
(А.Ганин)
Поясните, как в микрокосме работают мифологемы: бабка, дед, бур-конь.
Бур-конь - обозначение былинного коня богатыря Добрыни Никитича — Бурушки. Бурый цвет коня неслучаен - это мифологема. По народным верованиям коричневый наряду с красным — это цвет огня и крови. В старинных заговорах воплощением крови был «карый конь», а огонь - золотой и красный сжигал болезнь. Бурушка — это олицетворение сил крови и жизни. Он несет своего седака сражаться со Змеем Горынычем . Он топчет детенышей Змея. В этом сюжете прослеживается мотив еще одной мифической битвы — Георгия Победоносца со Змеем. Разумеется, конь там играл не последнюю роль.
"«Веды» поют, что один у бога Солнца красный конь, но два их, и больше красных коней, у Огня. На луке одна тетива, и стрела поёт, досягая. Песня стрелы многозвучна. Так точно, в древности, возникла из лука у волшебников Египта арфа. И одна струна-тетива превратилась в две и четыре. И потом их стало и шесть и восемь. И даже до двадцати. Так точно, умножается число коней Агни в индусских песнях, число его путей, лучезарных дорог Светозвука, в мировых пространствах.
«Веды» поют. «В чёрных ночах — красный свершитель, Агни». А творцы свершений всегда творят свою работу — песней и с песней. «Агни, услышь мой зов, мчат ли тебя два вороные коня, или гнедые, или два рыжих». «Карие кони — твои, и те, красноватые, и красные эти — твои жеребцы». «Путь Агни и чёрный, и белый, и красный, путь Агни — блестящий, румяный, и жёлтый.» Поздней, когда ум индуса утончает свои построения в «Упанишадах», он поёт: «Вот имена семи языков Огня, семь перепархивают: Чёрный, лютый, мыслебыстрый, алый, дымный, рассыпчато-пенный, всесияюще-яркий». А свойство языка — говорить и петь. И все создания индусской поэтической мысли пронизаны пением Огня, все паутинные построения индийской умственности тонкими лунно-радужными тропинками ведут в Светозвук". (К Бальмонт)
Тип лошади в литературе использовали также:
Д.Свифт. "Путешествия Гулливера". Гулливер оказывается на острове гуингмов - разумных лошадей. Автор, как и его герой, полагает, что лошади лучше людей.
М.Ю.Лермонтов "Герой нашего времени". Конь Казбича "Карагёз" был настолько прекрасен, что "разбойник" не согласился променять его на девушку, в результате манипуляций Печорина Казбич лишился коня, а затем - чувство мести победило здравый смысл - и девушки.
Лев Николаевич Толстой "Холстомер" - рассказ мерина о своей жизни, о том, как его забраковали из-за пегости, как оказался у безжалостного хозяина и чем закончилась его любовь.
Петр Алексеевич Ширяев . «Внук Тальони» — рассказ о как одному крестьянину попала в руки орловская кобыла Лесть, про её судьбу и судьбу её потомка, рысака по кличке Внук Тальони.
Иван Сергеевич Шмелев «Мэри» о лошади, которая пожертвовала собой ради прихоти хозяина... Здесь лошадь - автометафора.
Александр Иванович Куприн. «Изумруд» — рассказ о сером рысаке, ставшем жертвой человеческой непорядочности и корыстолюбия. Рассказ передает историю серого орловского рысака Рассвета.
Практически везде образ коня связан с древними мифологемами.
Бур-конь - обозначение былинного коня богатыря Добрыни Никитича — Бурушки. Бурый цвет коня неслучаен - это мифологема. По народным верованиям коричневый наряду с красным — это цвет огня и крови. В старинных заговорах воплощением крови был «карый конь», а огонь - золотой и красный сжигал болезнь. Бурушка — это олицетворение сил крови и жизни. Он несет своего седака сражаться со Змеем Горынычем . Он топчет детенышей Змея. В этом сюжете прослеживается мотив еще одной мифической битвы — Георгия Победоносца со Змеем. Разумеется, конь там играл не последнюю роль.
"«Веды» поют, что один у бога Солнца красный конь, но два их, и больше красных коней, у Огня. На луке одна тетива, и стрела поёт, досягая. Песня стрелы многозвучна. Так точно, в древности, возникла из лука у волшебников Египта арфа. И одна струна-тетива превратилась в две и четыре. И потом их стало и шесть и восемь. И даже до двадцати. Так точно, умножается число коней Агни в индусских песнях, число его путей, лучезарных дорог Светозвука, в мировых пространствах.
«Веды» поют. «В чёрных ночах — красный свершитель, Агни». А творцы свершений всегда творят свою работу — песней и с песней. «Агни, услышь мой зов, мчат ли тебя два вороные коня, или гнедые, или два рыжих». «Карие кони — твои, и те, красноватые, и красные эти — твои жеребцы». «Путь Агни и чёрный, и белый, и красный, путь Агни — блестящий, румяный, и жёлтый.» Поздней, когда ум индуса утончает свои построения в «Упанишадах», он поёт: «Вот имена семи языков Огня, семь перепархивают: Чёрный, лютый, мыслебыстрый, алый, дымный, рассыпчато-пенный, всесияюще-яркий». А свойство языка — говорить и петь. И все создания индусской поэтической мысли пронизаны пением Огня, все паутинные построения индийской умственности тонкими лунно-радужными тропинками ведут в Светозвук". (К Бальмонт)
Тип лошади в литературе использовали также:
Д.Свифт. "Путешествия Гулливера". Гулливер оказывается на острове гуингмов - разумных лошадей. Автор, как и его герой, полагает, что лошади лучше людей.
М.Ю.Лермонтов "Герой нашего времени". Конь Казбича "Карагёз" был настолько прекрасен, что "разбойник" не согласился променять его на девушку, в результате манипуляций Печорина Казбич лишился коня, а затем - чувство мести победило здравый смысл - и девушки.
Лев Николаевич Толстой "Холстомер" - рассказ мерина о своей жизни, о том, как его забраковали из-за пегости, как оказался у безжалостного хозяина и чем закончилась его любовь.
Петр Алексеевич Ширяев . «Внук Тальони» — рассказ о как одному крестьянину попала в руки орловская кобыла Лесть, про её судьбу и судьбу её потомка, рысака по кличке Внук Тальони.
Иван Сергеевич Шмелев «Мэри» о лошади, которая пожертвовала собой ради прихоти хозяина... Здесь лошадь - автометафора.
Александр Иванович Куприн. «Изумруд» — рассказ о сером рысаке, ставшем жертвой человеческой непорядочности и корыстолюбия. Рассказ передает историю серого орловского рысака Рассвета.
Практически везде образ коня связан с древними мифологемами.
Певучий берег
Буйным вихрем к забытому дому
я на Буре-коне прискакал.
И опять на родимой соломе
под божницей резной задремал.
И открылось глазам зачерствелым
в полусвете меж явью и сном:
Конь мой огненный сумраком белым,
белым вечером встал за окном.
А с божницы синее поречья
глянул светлый и ласковый Бог,
И с мудреной безгласною речью
улеглась тишина на порог.
Золотым херувимом в лампаде
засиял золотой огонек;
О какой-то небесной награде
прошептался с избой ветерок.
И с полатей любимого Деда,
с бородой, как снег и пурга,
Свел дорогой по зорнему следу
сенокосить на божьи луга.
Взоржал конь многострунным молчаньем,
чуя корм неотцветших лугов,
И откликнулось мудро речами
на приступках златых облаков.
Вышла бабка из красна чулана,
встала в небе сребристой луной,
Чтоб на избу, на внука-Буяна
заглянуть в вырезное окно.
Поглядела, поникнула долу --
в злых годинах я стал уж не тот,
И прикрылася тучкой-подолом,
и рассыпала звезд решето.
И грустила, не злом ли я спутал
золотистых кудрей моих лен,
Не на слабых ли буйную удаль
разносил огнехрапый мой конь.
Только утром, под солнечным стогом
слышал я между явью и сном,
Ей рассказывал Дед босоногий
о слепом лихолетьи земном.
(А.Ганин)
Буйным вихрем к забытому дому
я на Буре-коне прискакал.
И опять на родимой соломе
под божницей резной задремал.
И открылось глазам зачерствелым
в полусвете меж явью и сном:
Конь мой огненный сумраком белым,
белым вечером встал за окном.
А с божницы синее поречья
глянул светлый и ласковый Бог,
И с мудреной безгласною речью
улеглась тишина на порог.
Золотым херувимом в лампаде
засиял золотой огонек;
О какой-то небесной награде
прошептался с избой ветерок.
И с полатей любимого Деда,
с бородой, как снег и пурга,
Свел дорогой по зорнему следу
сенокосить на божьи луга.
Взоржал конь многострунным молчаньем,
чуя корм неотцветших лугов,
И откликнулось мудро речами
на приступках златых облаков.
Вышла бабка из красна чулана,
встала в небе сребристой луной,
Чтоб на избу, на внука-Буяна
заглянуть в вырезное окно.
Поглядела, поникнула долу --
в злых годинах я стал уж не тот,
И прикрылася тучкой-подолом,
и рассыпала звезд решето.
И грустила, не злом ли я спутал
золотистых кудрей моих лен,
Не на слабых ли буйную удаль
разносил огнехрапый мой конь.
Только утром, под солнечным стогом
слышал я между явью и сном,
Ей рассказывал Дед босоногий
о слепом лихолетьи земном.
(А.Ганин)
Гора -- имеет реальный топоним - Петршин-холм в Праге.
Гора в поэме -- и она, и Мировая гора, и бальмонтовский образ связанных космосом вершин-поэтов, есть что-то в ней и от горы Брокен, и от вершин поэзии, что "спят во тьме ночной".
Мифологема горы всегда связана с высотой духа, одиночеством, огромностью, лавинностью чувств и с величием поэтического Олимпа.
Понятие "горы" как реальной земли, по которой Цветаева, "рождённый пешеход", любила ходить, она противопоставляла морю, в котором она была блестящей пеной, что в ее поэтике как верх и низ: "Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: море, любовь" " Гора -- "верх земли и низ неба", -- в этом философия жизни и любви Цветаевой. Грех и святость, судьба - наложение судеб. Горные вершины много страдают в земной жизни - не будет и человек, поселившийся в них, (читатель) доволен злачностью чтения.
Седьмая заповедь - не прелюбодействуй связана с Везувием - его гибельным извержением на праздных, потерявших нравственность людей.
Гора в поэме -- и она, и Мировая гора, и бальмонтовский образ связанных космосом вершин-поэтов, есть что-то в ней и от горы Брокен, и от вершин поэзии, что "спят во тьме ночной".
Мифологема горы всегда связана с высотой духа, одиночеством, огромностью, лавинностью чувств и с величием поэтического Олимпа.
Понятие "горы" как реальной земли, по которой Цветаева, "рождённый пешеход", любила ходить, она противопоставляла морю, в котором она была блестящей пеной, что в ее поэтике как верх и низ: "Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: море, любовь" " Гора -- "верх земли и низ неба", -- в этом философия жизни и любви Цветаевой. Грех и святость, судьба - наложение судеб. Горные вершины много страдают в земной жизни - не будет и человек, поселившийся в них, (читатель) доволен злачностью чтения.
Седьмая заповедь - не прелюбодействуй связана с Везувием - его гибельным извержением на праздных, потерявших нравственность людей.
Но под тяжестью тех фундаментов
Не забудет гора - игры.
Есть беспутные, нет беспамятных:
Горы времени - у горы!
По упорствующим расселинам
Дачник, поздно хватясь, поймет:
Не пригорок, поросший семьями, --
Кратер, пущенный в оборот!
Виноградниками Везувия
Не сковать! Великана льном
Не связать! Одного безумия
Уст - достаточно, чтобы львом
Виноградники заворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками ваши дочери
И поэтами - сыновья!
Дочь, ребенка расти внебрачного!
Сын, цыганкам себя страви!
Да не будет вам места злачного,
Телеса, на моей крови!
Тверже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
- Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи, на моей горе!
В час неведомый, в срок негаданный
Опознaете всей семьей
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой!
(Из "Песни Горы" М.Цветаевой)
Не забудет гора - игры.
Есть беспутные, нет беспамятных:
Горы времени - у горы!
По упорствующим расселинам
Дачник, поздно хватясь, поймет:
Не пригорок, поросший семьями, --
Кратер, пущенный в оборот!
Виноградниками Везувия
Не сковать! Великана льном
Не связать! Одного безумия
Уст - достаточно, чтобы львом
Виноградники заворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками ваши дочери
И поэтами - сыновья!
Дочь, ребенка расти внебрачного!
Сын, цыганкам себя страви!
Да не будет вам места злачного,
Телеса, на моей крови!
Тверже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
- Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи, на моей горе!
В час неведомый, в срок негаданный
Опознaете всей семьей
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой!
(Из "Песни Горы" М.Цветаевой)
Страхов видит в Раскольникове прежде всего нигилиста. Эта идеологема вошла в широкое употребление с подачи Тургенева и охватывает в широком смысле все прогрессивное молодое поколение вообще, о каком бы веке ни шла речь - ведь Гетевский бакалавр - "человек формации новейшей и потому нахал глупейший" был написан еще в конце 18 века. Но впервые идеологема "нигилист" здесь предполагает доброго человека.
" Итак, в первый раз перед нами изображен нигилист несчастный, нигилист глубоко человечески страдающий. Свойство широкой симпатии, которое мы приписали автору, и здесь, очевидно, воодушевляло его. Он изобразил нам нигилизм не как жалкое и дикое явление, а в трагическом виде, как искажение души, сопровождаемое жестоким страданием. По своему всегдашнему обычаю, он представил нам человека в самом убийце, как умел отыскать людей и во всех блудницах, пьяницах6 и других жалких лицах, которыми обставил своего героя.
Автор взял нигилизм в самом крайнем его развитии, в той точке, дальше которой уже почти некуда идти".
(Н.Страхов)
Автор взял нигилизм в самом крайнем его развитии, в той точке, дальше которой уже почти некуда идти".
(Н.Страхов)
Увидев, как падавшая звезда разбудила весь лес, Бальмонт создал идеологему: звезда будит былинку, былинка будит птицу, птица будит остальных птиц. Таким образом показано, как вдохновение, поэзия распространяются среди людей.
Мне припоминается одна поразительная ночь. Это было весной, во Франции, в Париже. Охваченный внутренней смутой, я не вернулся домой вечером, и всю ночь оставался в Булонском лесу. Первая птица утром и последняя вечером, дрозд просвирелил виолончельно-густую свою вечернюю песню, звуки растаяли в холодеющем воздухе медвяно и печально, и, когда наступила ночь, она была безгласна, только ключ тихо журчал, стекая в озеро. Целую ночь я смотрел на звёзды и слушал тишину. Не было звуков, кроме отдельных шелестов, таких же неявственно вздрагивающих, как эти дрожания отдалённых недостижимых звёзд, и кроме журчанья ключа, который не нарушал тишины и только роднился с неумолимо журчавшей в моей душе непрерывавшейся тоской. К исходу ночи весь мрак вокруг образовал какой-то хрустальный свод, некое кристаллическое капище. И вдруг одна звезда сорвалась. В ту же самую секунду в воздухе прозвенел один птичий всклик, это проснулся дрозд. И ночь мгновенно превратилась в утро, а воздух наполнился перекличками голосов. Этот миг преломления ночи в светозвучной секунде я выразил в одном из стихотворений «Хоровода Времен», но в нём зачерпнул лишь струю из какого-то огромного озера, чье имя — Тайна.
С первым птичьим криком Ночь сломалась,
Зеркало хрустальное разбилось,
Травы зашептались, чуть шурша.
В озере всё Небо отражалось,
Полночь в безглагольном отразилась,
Тихая, в безгласном задержалась,
Капли звёзд из звёздного ковша.
Но рука незримая качнулась,
Звёздное качнула коромысло,
Капля с Неба свеялась к Земле.
И одна былинка шевельнулась,
Изменив серебряные числа,
Вся сребристость в числах пошатнулась,
Птицу разбудив в росистой мгле.
Воскликнула, и с лёгким этим свистом
Целый замок рушился молчанья,
И раздался всюду тонкий звон.
Птичий хор напевом голосистым
Двинул звуковые колебанья,
Шевельнул затоном серебристым,
И румянец бросил в небосклон.
К.БальмонтГотовы заказать уроки по литературе?
Обменяемся контактами!
