Литературная ретроспектива: от «Никиты» Платонова к современным тревогамРассказ А. Платонова «Никита» (1945), где пятилетний мальчик, оставшись один дома, населяет мир фантастическими образами (от «доброго солнца-дедушки» до «злого пня»), в советскую эпоху трактовался как
главенство детского воображения над одиночеством. Критики видели в нём гимн творческой фантазии, способной преодолеть тяготы войны. А в тех образах, которые видел Никита - сатиру на мировых лежебок. Лежебока - пустая бочка, а в ней некий Диоген, который думал: "Поэтому Никита пошел далее во двор и пришел в сарай, где стояла в темноте пустая бочка. В ней, наверно, кто-нибудь жил, какой-нибудь маленький человек; днем он спал, а ночью выходил наружу и ел хлеб, пил воду и думал что-нибудь, а наутро опять прятался в бочку и спал".
Платонов видел тут свою личную борьбу с фантастами, которые рисуют в своих книгах злые образы потому, что это не образы, созданные руками трудового народа, и выполнял рассказом соцзаказ на пролетарское изображение действительности.
Однако современные читательницы, воспитанные в парадигме гиперопеки, видят в этом тексте только
кошмар «плохой матери»:
- Страх одиночества: как могла мать оставить ребёнка одного в пустом доме? "Рано утром мать уходила со двора в поле на работу. А отца в семействе не было; отец давно ушел на главную работу — на войну, и не вернулся оттуда. Каждый день мать ожидала, что отец вернется, а его все не было и нет". - отец тоже бы ушел на работу.
- Ужас перед рисками: фантазии Никиты интерпретируются не как игра, а как симптом травмы из-за отсутствия присмотра.
Этот сдвиг в восприятии отражает
радикальное изменение норм материнства:
- Тогда (1940-е): автономия ребёнка считалась естественной, а воображение — ресурсом адаптации;
- Сейчас: одиночество ребёнка трактуется как угроза, требующая постоянного родительского присутствия.
Платоновский Никита, сегодняшними глазами, выглядел бы
жертвой «недосмотра», а его мать — объектом осуждения в родительских чатах. Этот контраст подчёркивает, как
культурные нормы переписывают литературу, превращая одни и те же сюжеты в зеркало меняющихся страхов.
Заключение: от утопии доверия к антиутопии контроляЭволюция от проекта «Город-сказка» через рассказ «Никита» к антиутопии «Рассказ служанки» демонстрирует
трансформацию материнства:
- СССР:
- Коллективная ответственность (государство + семья).
- Автономия ребёнка как норма (Никита, «Город-сказка»).
- Воображение — инструмент выживания в условиях дефицита.
- Современность:
- Индивидуализация рисков (мать как «менеджер угроз»).
- Гиперопека как социальный императив.
- Литературные герои вроде Никиты переосмысляются через призму тревоги.
- Антиутопия («Рассказ служанки»):
- Тотальный контроль над материнством.
- Ребёнок — объект политики, мать — лишённая прав «служанка».
Эти три модели отражают
глобальный тренд: от доверия к системе — к страху перед ней. Если в СССР отправка ребёнка одного в сад была нормой, то сегодня это вызывает ассоциации с антиутопическим миром, где материнство
лишено агентности. Современная культура, парадоксальным образом, сближает «идеальную мать» со «служанкой» Этвуд — и та, и другая заперты в роли, диктуемой внешними силами: государством, обществом или медиа.
Таким образом, литература и урбанистические проекты становятся
лакмусовой бумагой социальных изменений, где каждая эпоха пишет свои утопии и антиутопии заботы. А фантасты так и остались фантастами - пролетарская литература, увы, их не изменила.