"Кот-филистер, если даже его мучит жажда, начинает лакать из миски с молоком вокруг по краям, чтобы не замочить молоком усы и мордочку и сохранить благопристойность, ибо благопристойность волнует его больше, чем жажда. Если ты наносишь коту-филистеру визит, то он предлагает тебе все, что только возможно, однако, когда ты прощаешься с ним, ограничивается только тем, что заверяет тебя в своей дружбе и пожирает потом тайком и в одиночку все те лакомые кусочки и разносолы, которые он только что тебе предлагал. Кот-филистер умеет, ибо ему свойственно уверенное и непогрешимое чутье, везде — на чердаке, в подвале и т. д.— находить наилучшее местечко, где он растягивается с такой приятностью и так удобно, как это только возможно. Он много говорит о своих превосходных качествах и о том, что ему, слава богу, не приходится жаловаться на то, что судьба не заметила этих прекрасных качеств. Весьма многословно распространяется он перед тобой о том, как он занял то прекрасное место, которое он заполучил, и что он еще намерен предпринять, чтобы улучшить свое положение. Если же тебе захочется наконец ввернуть свое словечко и о твоей собственной хотя и скромной, но благосклонной судьбе, то кот-филистер тут же жмурит глаза, прижимает уши, прикидываясь спящим, или начинает мурлыкать. Кот-филистер тщательно и дочиста, до блеска вылизывает свою шерсть, а когда на охоте за мышами приходится преодолевать мокрые места, то он на каждом шагу старательно отряхивает лапки, чтобы, даже если ему из-за этого придется упустить дичь, все же во всех житейских взаимоотношениях оставаться тонким, порядочным, прилично одетым субъектом.
Кот-филистер страшится и избегает малейшей опасности, выражает соболезнование, ежели ты находишься в опасности и зовешь его на помощь, вообще же он ограничивается пламенными уверениями в своем дружеском участии, но затем присовокупляет, что как раз в это самое мгновение его обстоятельства никак не позволяют ему прийти тебе на помощь. Вообще, все действия и поступки кота-филистера во всех и всяческих случаях зависят от многих тысяч привходящих обстоятельств. Даже, например, с маленьким мопсом, который укусил его за хвост самым ощутительным образом, он, кот-филистер, остается учтив и вежлив, чтобы не испортить отношение с дворовым псом, чьей протекцией он, кот-филистер, пользуется. Впрочем, ночью он устраивает засаду ради того, чтобы выцарапать глаза этому самому мопсу. День спустя он от всего сердца выражает свое соболезнование милому другу мопсиньке и бранит на все лады злобных, коварных недругов. Вообще, привходящие обстоятельства напоминают благоустроенную лисью нору, которая дает коту-филистеру возможность исчезать как раз в то самое мгновение, когда ты думаешь его изловить. Кот-филистер более всего любит оставаться под родной печкой, где он чувствует себя уверенно и в безопасности, а стоит ему оказаться на крыше, как у него начинает кружиться голова. И, обратите внимание, друг мой Мурр, это как раз ваш случай. Если же я вам теперь скажу, что кошачий бурш откровенен, честен, бескорыстен, душа нараспашку, всегда готов прийти другу на помощь в беде, если я скажу вам, что он знать не знает никаких привходящих обстоятельств, ибо руководствуется только чувством чести и чувством порядочности,— одним словом, достаточно, если я скажу, что кошачий бурш во всем является полнейшим антиподом кота-филистера, то вы ни перед чем не остановитесь, чтобы выкарабкаться из трясины филистерства, чтобы стать порядочным и дельным кошачьим буршем.
Я живо почувствовал истину в словах Муция. Я сознавал, что мне не было знакомо лишь само слово «филистер», однако мне был прекрасно знаком этот характер, так как мне уже встречались кое-какие филистеры, т. е. поганые коты, которых я презирал от всего сердца. Тем болезненнее ощущал я поэтому заблуждение, сбитый с толку которым я мог угодить в категорию этих достойных презрения субъектов, и я решил во всем последовать совету Муция, чтобы таким образом, пожалуй, еще успеть стать дельным кошачьим буршем. Некий молодой человек рассказывал однажды моему маэстро о своем вероломном друге и определил этого последнего неким очень странным, непонятным мне выражением. Он назвал его напомаженным субъектом. И вот мне показалось, что прилагательное «напомаженный» чрезвычайно подходит для того, чтобы прибавлять его к существительному «филистер», и я стал расспрашивать своего друга Муция, что он думает па этот счет. Однако, едва только я выговорил слово «напомаженный», как Муций вскочил с громким, ликующим криком и, крепко обняв меня за шею, воскликнул: «Сын мой, теперь я вижу, что ты меня вполне понял,— о да, напомаженный филистер! Это презренное создание, которое противопоставляет себя благородному буршеству и которого мы везде, где его только найдем, должны будем травить до смерти. Да, друг Мурр, в тебе уже теперь есть внутреннее непогрешимое чувство всего благородного и великого, дай я вновь прижму тебя к этой груди, в которой бьется верное немецкое сердце». И с этими словами друг Муций вновь обнял меня и объявил, что этой же ночью он намерен ввести меня в компанию буршей, мне следует только в полуночный час явиться на крышу, откуда он отведет меня на празднество, которое устраивает старшина котов, а именно кот Пуфф".
(Гофман. Житейские воззрения кота Мурра)