Системный анализ. Шесть шляп Эдварда де Боно
Шесть шляп мышления для глубокого анализа текста
Научим применять методику Эдварда де Боно для анализа литературных произведений и текстов на русском языке
Метод шести шляп
Познакомитесь с уникальной методикой, которая поможет развить критическое мышление и творческий подход к анализу текста.
Развитие навыков анализа
Освоите инструменты, которые помогут детально разбирать тексты, выявлять скрытые смыслы и делать выводы.
Повышение функциональной грамотности
Улучшите свои знания системного анализа, расширите словарный запас и научитесь правильно использовать языковые средства.
Практические занятия
Сможете применить полученные знания на практике, анализируя произведения русской литературы и другие тексты.
Групповые дискуссии
Примете участие в обсуждениях, где сможете поделиться своими идеями и услышать мнение других участников.
Репетитор учит мыслить
Откройте свой мир. Научитесь рассуждать на любую тему, используя комплексный метод, овладейте методикой шести шляп Эдварда де Боно.
Ученик:
Можно ли использовать системный анализ в литературоведении?
Ответ:
Литературоведы всегда стремились рассматривать произведение в системе его образов.
Ученик:
Могут ли помочь шесть шляп Эдварда де Боно в написании сочинений?
Ответ:
Да. При этом будет именно системный анализ. Важно не упустить ни одного цвета и при подготовке к сочинению отделить одна от другой разные виды информации. При написании сочинения можно накладывать цвета друг на друга.
этапы аналитики
Метод 6 шляп, используемый для вдумчивого чтения, в принципе, годится для системного анализа произведений. В каждой шляпе таится литературоведческий потенциал.
Белая шляпа – заглавие, эпиграф, сюжет, факты, детали, направление, жанр, род литературы, вариативность родов и жанров
Желтая шляпа – непосредственная рефлексия, ваши читательские симпатии. Герои - кого напоминают, стиль, манера, что нового, в чем преемственность, реминисценции.
Черная шляпа – читательские антипатии, антигерои, виды конфликта, внешние и внутренние, разрешимые и неразрешимые.
Красная шляпа. Пафос произведения, что скрыто за поступками. Мотивы и их развертывание. эффект и антиэффект.
Зеленая шляпа – Внутренняя рефлексия, литературный и исторический контекст. Переклички сюжетных ходов и деталей с историей и биографией.
Синяя шляпа – символы, аллегории - подтекст. Анализ проблем, диалектика. Метрическое и синтаксическое членение.
Пример.
Сравним, к примеру, басни Крылова "Лебедь, рак и щука" и "Квартет".
Белая шляпа посказывает нам, что да, это басни, направление классицизм, что в одной три персонажа, в другой четыре+1, что тематика разная: в одном речь идет о тяжелой ноше, в другой - об искусстве. Что в первой басне персонажи индивидуалисты, в другой- коллективисты. Сюжеты схожи- взялись и не совершили некое действо, которое было задумано.
Желтая шляпа - добрый смех над героями. Восхищение остроумием автора, сопереживание незадачливым героям.
Черная шляпа- злорадство.
Красная шляпа раскрывает сатирический пафос. Мы не симпатизируем героям, мы даже не переживаем за их успех- он невозможен, но и видим, что это не злодеи, они такие же, как и мы. Мы также начинаем догадываться, что речь о разных житейских ситуациях, в корне противоположных. В квартете дружные животные могли бы прекрасно вместе вести воз- так они понимают друг друга, так они сработались друг с другом, но увы, они не музыканты, дружба и музыка - вещи все-таки разные. А вот "Лебедь, рак и щука- это целая симфония воды, земли и неба, треугольник стихий, в них есть что-то от музыки...
Зеленая шляпа говорит нам, что Крылов вовсе не хотел смеяться над людьми в образе животных - он показал две бесконечные во времени абсурдные ситуации: герои к чему-то стремятся, но их возможности ограничены - у одних не хватает согласья, у других- уменья, при этом неудачу во второй басне списывают на посадку- мы не так сели, и в этом причина. В первой басне коммуникация вовсе отсутствует, персонажи и не думали договариваться. Во второй договариваются, договариваются - но от их договора никакой пользы. Раки - это консерваторы, которые не дают поэзии развиваться. Лебеди- идеалисты, они рвутс в заоблачные эмпирии,не хотят ходить по земле. Щуки - залечь на дно, ни в чем не участвовать. По поводу "Квартета" - вокруг Крылова много собралось много шумных, грубых, самовлюбленных писателей, занимают в литературе места, но они бесталанны.
Синяя шляпа показывает нам, что притча и мораль не равны друг другу- притча шире и она затрагивает проблему судьбы России: раки тянут ее обратно, хотят сделать древней Русью, лебеди хотят невесть чего, чего выполнить невозможно. Нет никаких зверей - это люди, которые делают бессмысленные попытки сдвинуть Россию с места, сделать ее высококультурной страной- то не хватает согласья, то умений. А воз и ныне там.
Задание 1. Проанализируйте бысню Эзопа "Беременная гора" и сравните ее с басней Крылова "Две бочки", используя системный анализ.
Эзоп Беременная гора (в переводе М. Гаспарова)
Давно это было, ещё во время Oно, когда в недрах огромной горы раздался страшный
грохот похожий на стон, и все решили, что у горы начались схватки. Толпы народа
прибывали со всех концов земли, чтобы только поглядеть на великое чудо, что гора
произведёт на свет. Дни и ночи стояли они в трепетном ожидании и, наконец, гора родила
мышь!
Так и с людьми бывает - обещают много, а делают ничего!
И. Крылов Две бочки
Две бочки ехали; одна с вином,
Другая
Пустая.
Вот первая - себе без шуму и шажком
Плетется,
Другая вскачь несется;
От ней по мостовой и стукотня, и гром,
И пыль столбом;
Прохожий к стороне скорей от страху жмется,
Ее заслышавши издалека.
Но как та Бочка ни громка,
А польза в ней не так, как в первой, велика.
Кто про свои дела кричит всем без умолку,
В том, верно, мало толку,
Кто делов истинно, тих часто на словах.
Великий человек лишь громок на делах,
И думает свою он крепко думу
Без шуму.
Обратите внимания на автометафоры: если у Крылова мы точно можем определить автометафору, то у Эзопа это может быть и гора, и мышь. В его голове столько идей - а родилась только маленькая басня - автометафора гора. Или мышь - маленький юркий Эзоп вышел из древнегреческого фольклора. Школьник поглощает горы мертвого, уже до него открытого, а в результате обучения рождает нечто маленькое, но живое.
К сведению: Составление дошедшего до нас основного эзоповского сборника относится к I-II вв. н. э. Эта дата не случайна. Именно в это время басня, казалось бы совсем заглохшая в тиши риторических школ, вдруг оживает и в последний раз совершает торжественное шествие по античной литературе.
Античный мир вступал в последнюю фазу своего духовного развития. Это было время подведения итогов и начинающегося культурного застоя. В Риме утвердилась императорская власть. Политическое красноречие умолкло и сменилось красноречием парадным, торжественным - цветистым, пышным, стремящимся не убедить, а поразить и развлечь слушателя. Философские искания утихли, и на смену им пришла популяризация достигнутого - короткие доходчивые проповеди и трактаты, приспособленные к идеям и вкусам широкой публики, образованной и необразованной. От той напряженности политической и философской мысли, которая когда-то в IV в. до н. э. вытеснила басню из "высокой литературы", не осталось ничего. Басня могла вернуться в умы и на уста людей. Ораторы рады были занимательным рассказом расцветить свои разлагольствования. Философы рады были живой сценкой проиллюстрировать свои нравственные поучения. И басня находит гостеприимный прием на страницах и у тех и у других.
Вариант ответа:
Белая шляпа.
Обе басни состоят из притчи и морали, которые не полностью соотносятся между собой. Притча гораздо богаче морали. "Беременная гора" - сюжет заключается в том, что услышав стоны из недр горы, люди сочли, что внутри её кроется что-то невиданное, и ждали, когда же гора "родит". В итоге, оказалось, что эти громкие звуки издавала всего лишь мышь.
"Две бочки" - сюжет заключается в том, что, ехавшие по дороге бочки, везли разный груз. Одна ехала грохотом, и все, завидев её, пугались, хотя никакой опасности она не представляла, а вторая ехала медленно и тихо, но везла в себе вино, которое могло разлиться.
В эпоху Эзопа были распространены легенды и мифы, не особенно приближенные к реальности, поэтому сама история выглядит не реалистичной, не житейской, а философской, на уровне насмешки над странным, абсурдным. Лишь мораль истории в самом конце: "Так и с людьми бывает - обещают много, а делают ничего!", как бы переносит читателя в обычный мир, связывая легенду с обычной жизнью.
Во времена же Крылова был распространён более житейский стиль написания, основанный на знакомых всем ситуациях, в которые автор вкладывал мораль. Ничего абсурдного в том, что одна бочка гремит, другая молчит - нет. Это физика. Каждый человек знает, как гремят пустые бочки, и, пользуясь этим, Крылов переносит образы людей на эти самые бочки, преподнося такую мораль: "Кто про свои дела кричит всем без умолку,/В том, верно, мало толку,/Кто делов истинно, тих часто на словах./Великий человек лишь громок на делах,/И думает свою он крепко думу/Без шуму".
Жёлтая Шляпа:
Образы, представленные Крыловым - более знакомые и реалистичные - откликаются в читателе, заставляя его взглянуть на себя со стороны.
Эзоповы образы выглядят более размыто. Здесь карикатурой больше предстают люди, ожидавшие чуда от содрогавшейся горы.
Чёрная Шляпа:
Симпатию читателей вызывает образ бочки с вином в басне Крылова. Действительно несущая в себе ценность, она не "заявляет" об этом на всю округу и скромно выполняет своё предназначение. Противопоставляя ей пустую бочку, автор хочет вызвать в читателе неприязнь к тем, кто трубит о своих несуществующих достоинствах направо и налево, прикрываясь красивой оболочкой.
Образы Эзопа заставляют посмеяться, перекидывая образ "рожающей" горы и пришедших посмотреть на это людей на себя. После прочтения антипатию у читателя вызывают именно люди, ожидавшие от горы чего-то сверхъестественного. Да, мышь, вызвавшая такой интерес своим громким писком, является карикатурой на зазнаек, но и люди, придумавшие себе слишком много, наводят читателя уже на другую мысль, о том, что не стоит ожидать многого от того, в чём или в ком не уверен.
Красная Шляпа:
Пустая и Полная бочки олицетворяют лень и трудолюбие, хвастливость и скромность
Мышь и Люди олицетворяют мелочность заносчивость и неуместное любопытство.
Гора- хвастливость, природу, государство, большого человека, большие замыслы, огромный материал.
Зелёная Шляпа:
Беря во внимание эпоху, в которой жил Крылов, можно сказать, что образы его басни легко переносятся на власть и дворян того времени, собиравших большие приёмы с шумом на всю округу, чтобы показать своё богатство, а, на деле, имевших за красивой оболочкой зачастую недовольных крестьян и неурожайные поля.
В эпоху же Эзопа идеально вписываются любопытные народы, верующие в мистику, поклонявшиеся разным богам, считающие, что они посылают на землю разные знаки. Автор показывает людям их слепую веру в сверхъестественное и то, как, на самом деле, можно просто объяснить кажущееся необъяснимым. Что людей пугает, то и привлекает.
Синяя Шляпа:
В обоих произведениях символы, выбранные авторами (мышь, бочки, гора), являются не только карикатурами на людей. Конечно, Эзоп показывает примитивизм мышления, людское любопытство и зазнайство.
Крылов делает акцент на хвастовстве и скромности, противопоставляя их друг другу. Но, читая Эзопа, каждый про себя может сказать "гора родила мышь", потому что много делаем, но мало получается. Замыслы у каждого грандиозные, усилия невероятные - а результат никогда не оправдывает ожиданий. Школа - огромный мертвый мир знаний, из которого мы выносим что-то маленькое но живое, мертвое же отбрасывается.
Задание 2. Докажите что Печорина у Лермонтова можно рассматривать и как гору, которая родила только журнал Печорина - и как мышь. Что, неужели время не могло родить ничего другого?
Задание 3. Прочитайте отрывок из романа «Война и мир», используя метод шести шляп. Нарисуйте их в тетради и рядом с каждой сделайте ваши выводы.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле,
сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические
комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от
себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих
ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь,
в Воронеже, похитить одну даму.
-- Какую же?
-- Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на
собеседницу) голубые, рот -- кораллы, белизна... -- он глядел на плечи, --
стан -- Дианы...
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
-- А! Никита Иваныч, -- сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы
желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему
сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным
видом подошла к ним.
-- Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, -- сказала она, таким
голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало
понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. -- Пойдем, Nicolas. Ведь ты
позволил мне так называть тебя?
-- О да, ma tante. Кто же это?
-- Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы,
как ты спас ее... Угадаешь?..
-- Мало ли я их там спасал! -- сказал Николай.
-- Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой.
Ого! как покраснел! Что, или?..
-- И не думал, полноте, ma tante.
-- Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой
Не забудьте указать, кто именно эта дама прелестная, божественная дама. Как вы догадались, что это она?
Белая шляпа – заглавие, эпиграф, сюжет, факты, детали, направление, жанр, род литературы, вариативность родов и жанров
Желтая шляпа – непосредственная рефлексия, ваши читательские симпатии. Герои - кого напоминают, стиль, манера, что нового, в чем преемственность, реминисценции.
Черная шляпа – читательские антипатии, антигерои, виды конфликта, внешние и внутренние, разрешимые и неразрешимые.
Красная шляпа. Пафос произведения, что скрыто за поступками. Мотивы и их развертывание. эффект и антиэффект.
Зеленая шляпа – Внутренняя рефлексия, литературный и исторический контекст. Переклички сюжетных ходов и деталей с историей и биографией.
Синяя шляпа – символы, аллегории - подтекст. Анализ проблем, диалектика. Метрическое и синтаксическое членение.
Пример.
Сравним, к примеру, басни Крылова "Лебедь, рак и щука" и "Квартет".
Белая шляпа посказывает нам, что да, это басни, направление классицизм, что в одной три персонажа, в другой четыре+1, что тематика разная: в одном речь идет о тяжелой ноше, в другой - об искусстве. Что в первой басне персонажи индивидуалисты, в другой- коллективисты. Сюжеты схожи- взялись и не совершили некое действо, которое было задумано.
Желтая шляпа - добрый смех над героями. Восхищение остроумием автора, сопереживание незадачливым героям.
Черная шляпа- злорадство.
Красная шляпа раскрывает сатирический пафос. Мы не симпатизируем героям, мы даже не переживаем за их успех- он невозможен, но и видим, что это не злодеи, они такие же, как и мы. Мы также начинаем догадываться, что речь о разных житейских ситуациях, в корне противоположных. В квартете дружные животные могли бы прекрасно вместе вести воз- так они понимают друг друга, так они сработались друг с другом, но увы, они не музыканты, дружба и музыка - вещи все-таки разные. А вот "Лебедь, рак и щука- это целая симфония воды, земли и неба, треугольник стихий, в них есть что-то от музыки...
Зеленая шляпа говорит нам, что Крылов вовсе не хотел смеяться над людьми в образе животных - он показал две бесконечные во времени абсурдные ситуации: герои к чему-то стремятся, но их возможности ограничены - у одних не хватает согласья, у других- уменья, при этом неудачу во второй басне списывают на посадку- мы не так сели, и в этом причина. В первой басне коммуникация вовсе отсутствует, персонажи и не думали договариваться. Во второй договариваются, договариваются - но от их договора никакой пользы. Раки - это консерваторы, которые не дают поэзии развиваться. Лебеди- идеалисты, они рвутс в заоблачные эмпирии,не хотят ходить по земле. Щуки - залечь на дно, ни в чем не участвовать. По поводу "Квартета" - вокруг Крылова много собралось много шумных, грубых, самовлюбленных писателей, занимают в литературе места, но они бесталанны.
Синяя шляпа показывает нам, что притча и мораль не равны друг другу- притча шире и она затрагивает проблему судьбы России: раки тянут ее обратно, хотят сделать древней Русью, лебеди хотят невесть чего, чего выполнить невозможно. Нет никаких зверей - это люди, которые делают бессмысленные попытки сдвинуть Россию с места, сделать ее высококультурной страной- то не хватает согласья, то умений. А воз и ныне там.
Задание 1. Проанализируйте бысню Эзопа "Беременная гора" и сравните ее с басней Крылова "Две бочки", используя системный анализ.
Эзоп Беременная гора (в переводе М. Гаспарова)
Давно это было, ещё во время Oно, когда в недрах огромной горы раздался страшный
грохот похожий на стон, и все решили, что у горы начались схватки. Толпы народа
прибывали со всех концов земли, чтобы только поглядеть на великое чудо, что гора
произведёт на свет. Дни и ночи стояли они в трепетном ожидании и, наконец, гора родила
мышь!
Так и с людьми бывает - обещают много, а делают ничего!
И. Крылов Две бочки
Две бочки ехали; одна с вином,
Другая
Пустая.
Вот первая - себе без шуму и шажком
Плетется,
Другая вскачь несется;
От ней по мостовой и стукотня, и гром,
И пыль столбом;
Прохожий к стороне скорей от страху жмется,
Ее заслышавши издалека.
Но как та Бочка ни громка,
А польза в ней не так, как в первой, велика.
Кто про свои дела кричит всем без умолку,
В том, верно, мало толку,
Кто делов истинно, тих часто на словах.
Великий человек лишь громок на делах,
И думает свою он крепко думу
Без шуму.
Обратите внимания на автометафоры: если у Крылова мы точно можем определить автометафору, то у Эзопа это может быть и гора, и мышь. В его голове столько идей - а родилась только маленькая басня - автометафора гора. Или мышь - маленький юркий Эзоп вышел из древнегреческого фольклора. Школьник поглощает горы мертвого, уже до него открытого, а в результате обучения рождает нечто маленькое, но живое.
К сведению: Составление дошедшего до нас основного эзоповского сборника относится к I-II вв. н. э. Эта дата не случайна. Именно в это время басня, казалось бы совсем заглохшая в тиши риторических школ, вдруг оживает и в последний раз совершает торжественное шествие по античной литературе.
Античный мир вступал в последнюю фазу своего духовного развития. Это было время подведения итогов и начинающегося культурного застоя. В Риме утвердилась императорская власть. Политическое красноречие умолкло и сменилось красноречием парадным, торжественным - цветистым, пышным, стремящимся не убедить, а поразить и развлечь слушателя. Философские искания утихли, и на смену им пришла популяризация достигнутого - короткие доходчивые проповеди и трактаты, приспособленные к идеям и вкусам широкой публики, образованной и необразованной. От той напряженности политической и философской мысли, которая когда-то в IV в. до н. э. вытеснила басню из "высокой литературы", не осталось ничего. Басня могла вернуться в умы и на уста людей. Ораторы рады были занимательным рассказом расцветить свои разлагольствования. Философы рады были живой сценкой проиллюстрировать свои нравственные поучения. И басня находит гостеприимный прием на страницах и у тех и у других.
Вариант ответа:
Белая шляпа.
Обе басни состоят из притчи и морали, которые не полностью соотносятся между собой. Притча гораздо богаче морали. "Беременная гора" - сюжет заключается в том, что услышав стоны из недр горы, люди сочли, что внутри её кроется что-то невиданное, и ждали, когда же гора "родит". В итоге, оказалось, что эти громкие звуки издавала всего лишь мышь.
"Две бочки" - сюжет заключается в том, что, ехавшие по дороге бочки, везли разный груз. Одна ехала грохотом, и все, завидев её, пугались, хотя никакой опасности она не представляла, а вторая ехала медленно и тихо, но везла в себе вино, которое могло разлиться.
В эпоху Эзопа были распространены легенды и мифы, не особенно приближенные к реальности, поэтому сама история выглядит не реалистичной, не житейской, а философской, на уровне насмешки над странным, абсурдным. Лишь мораль истории в самом конце: "Так и с людьми бывает - обещают много, а делают ничего!", как бы переносит читателя в обычный мир, связывая легенду с обычной жизнью.
Во времена же Крылова был распространён более житейский стиль написания, основанный на знакомых всем ситуациях, в которые автор вкладывал мораль. Ничего абсурдного в том, что одна бочка гремит, другая молчит - нет. Это физика. Каждый человек знает, как гремят пустые бочки, и, пользуясь этим, Крылов переносит образы людей на эти самые бочки, преподнося такую мораль: "Кто про свои дела кричит всем без умолку,/В том, верно, мало толку,/Кто делов истинно, тих часто на словах./Великий человек лишь громок на делах,/И думает свою он крепко думу/Без шуму".
Жёлтая Шляпа:
Образы, представленные Крыловым - более знакомые и реалистичные - откликаются в читателе, заставляя его взглянуть на себя со стороны.
Эзоповы образы выглядят более размыто. Здесь карикатурой больше предстают люди, ожидавшие чуда от содрогавшейся горы.
Чёрная Шляпа:
Симпатию читателей вызывает образ бочки с вином в басне Крылова. Действительно несущая в себе ценность, она не "заявляет" об этом на всю округу и скромно выполняет своё предназначение. Противопоставляя ей пустую бочку, автор хочет вызвать в читателе неприязнь к тем, кто трубит о своих несуществующих достоинствах направо и налево, прикрываясь красивой оболочкой.
Образы Эзопа заставляют посмеяться, перекидывая образ "рожающей" горы и пришедших посмотреть на это людей на себя. После прочтения антипатию у читателя вызывают именно люди, ожидавшие от горы чего-то сверхъестественного. Да, мышь, вызвавшая такой интерес своим громким писком, является карикатурой на зазнаек, но и люди, придумавшие себе слишком много, наводят читателя уже на другую мысль, о том, что не стоит ожидать многого от того, в чём или в ком не уверен.
Красная Шляпа:
Пустая и Полная бочки олицетворяют лень и трудолюбие, хвастливость и скромность
Мышь и Люди олицетворяют мелочность заносчивость и неуместное любопытство.
Гора- хвастливость, природу, государство, большого человека, большие замыслы, огромный материал.
Зелёная Шляпа:
Беря во внимание эпоху, в которой жил Крылов, можно сказать, что образы его басни легко переносятся на власть и дворян того времени, собиравших большие приёмы с шумом на всю округу, чтобы показать своё богатство, а, на деле, имевших за красивой оболочкой зачастую недовольных крестьян и неурожайные поля.
В эпоху же Эзопа идеально вписываются любопытные народы, верующие в мистику, поклонявшиеся разным богам, считающие, что они посылают на землю разные знаки. Автор показывает людям их слепую веру в сверхъестественное и то, как, на самом деле, можно просто объяснить кажущееся необъяснимым. Что людей пугает, то и привлекает.
Синяя Шляпа:
В обоих произведениях символы, выбранные авторами (мышь, бочки, гора), являются не только карикатурами на людей. Конечно, Эзоп показывает примитивизм мышления, людское любопытство и зазнайство.
Крылов делает акцент на хвастовстве и скромности, противопоставляя их друг другу. Но, читая Эзопа, каждый про себя может сказать "гора родила мышь", потому что много делаем, но мало получается. Замыслы у каждого грандиозные, усилия невероятные - а результат никогда не оправдывает ожиданий. Школа - огромный мертвый мир знаний, из которого мы выносим что-то маленькое но живое, мертвое же отбрасывается.
Задание 2. Докажите что Печорина у Лермонтова можно рассматривать и как гору, которая родила только журнал Печорина - и как мышь. Что, неужели время не могло родить ничего другого?
Задание 3. Прочитайте отрывок из романа «Война и мир», используя метод шести шляп. Нарисуйте их в тетради и рядом с каждой сделайте ваши выводы.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле,
сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические
комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от
себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих
ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь,
в Воронеже, похитить одну даму.
-- Какую же?
-- Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на
собеседницу) голубые, рот -- кораллы, белизна... -- он глядел на плечи, --
стан -- Дианы...
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
-- А! Никита Иваныч, -- сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы
желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему
сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным
видом подошла к ним.
-- Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, -- сказала она, таким
голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало
понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. -- Пойдем, Nicolas. Ведь ты
позволил мне так называть тебя?
-- О да, ma tante. Кто же это?
-- Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы,
как ты спас ее... Угадаешь?..
-- Мало ли я их там спасал! -- сказал Николай.
-- Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой.
Ого! как покраснел! Что, или?..
-- И не думал, полноте, ma tante.
-- Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой
Не забудьте указать, кто именно эта дама прелестная, божественная дама. Как вы догадались, что это она?
Какая шляпа ведущая в данном анализе музыки?
Какое все же удивительное, чудесное искусство музыка и как мало человек сумел проникнуть в ее глубокие тайны! Но разве не живет она в груди самого человека, так наполняя его внутренний мир благодатными образами, что все его мысли обращаются к ним, и новая, просветленная жизнь еще здесь, на земле, отрешает его от суеты и гнетущей муки земного? Да, некая божественная сила проникает в него, и, с детски набожным чувством отдаваясь тому, что возбуждает в нем дух, он обретает способность говорить на языке неведомого романтического царства духов; бессознательно, как ученик, громко читающий волшебную книгу учителя{49}, вызывает он из своей души все дивные образы, которые сияющими хороводами несутся через жизнь и наполняют всякого, кто только может их созерцать, бесконечным, несказанным томлением.
Как сжималась моя грудь, когда я входил в концертную залу! Как я был подавлен гнетом всех тех ничтожных, презренных мелочей, которые, как ядовитые жалящие насекомые, преследуют и мучат в этой жалкой жизни человека, а в особенности — художника, до такой степени, что он часто готов предпочесть этой вечно язвящей муке жестокий удар, могущий навсегда избавить его и от этой, и от всякой иной земной скорби! Ты понял горестный взгляд, который я бросил на тебя, верный друг мой! Сто раз благодарю тебя за то, что ты занял мое место за фортепьяно в то время, как я старался скрыться в самом отдаленном углу залы. Какую ты придумал отговорку, как удалось тебе устроить, что сыграна была не большая симфония Бетховена C-moll, a лишь коротенькая, незначительная увертюра какого-то еще не достигшего мастерства композитора? И за это от всего сердца благодарю тебя. Что сталось бы со мною, если бы ко мне, почти раздавленному всеми земными бедствиями, которые с недавнего времени беспрестанно обрушиваются на меня, вдруг устремился могучий дух Бетховена, схватил меня в свои пылающие, как расплавленный металл, объятия и унес в то царство беспредельного, неизмеримого, что открывается в его громовых звуках? Когда увертюра закончилась детским ликованием труб и литавр, наступила глубокая пауза, словно ждали чего-то действительно важного. Это принесло мне облегчение, я закрыл глаза и, стараясь найти в своей душе образы более приятные, нежели те, какие меня только что окружали, забыл о концерте, а вместе с тем, конечно, обо всей его программе, которая была мне известна, — ведь я должен был аккомпанировать. Пауза, вероятно, длилась долго; наконец заиграли ритурнель какой-то арии. Он был выдержан в очень нежных тонах и простыми, но глубоко проникающими в душу звуками, казалось, говорил о томлении, с которым набожная душа возносится к небу и там обретает все любимое, отнятое у нее здесь, на земле. И вот, словно небесный луч, просиял из оркестра чистый, звенящий женский голос: «Tranquillo io sono, fra poco teco saro mia vitа!»*(Гофман. Крейслериана)
Как сжималась моя грудь, когда я входил в концертную залу! Как я был подавлен гнетом всех тех ничтожных, презренных мелочей, которые, как ядовитые жалящие насекомые, преследуют и мучат в этой жалкой жизни человека, а в особенности — художника, до такой степени, что он часто готов предпочесть этой вечно язвящей муке жестокий удар, могущий навсегда избавить его и от этой, и от всякой иной земной скорби! Ты понял горестный взгляд, который я бросил на тебя, верный друг мой! Сто раз благодарю тебя за то, что ты занял мое место за фортепьяно в то время, как я старался скрыться в самом отдаленном углу залы. Какую ты придумал отговорку, как удалось тебе устроить, что сыграна была не большая симфония Бетховена C-moll, a лишь коротенькая, незначительная увертюра какого-то еще не достигшего мастерства композитора? И за это от всего сердца благодарю тебя. Что сталось бы со мною, если бы ко мне, почти раздавленному всеми земными бедствиями, которые с недавнего времени беспрестанно обрушиваются на меня, вдруг устремился могучий дух Бетховена, схватил меня в свои пылающие, как расплавленный металл, объятия и унес в то царство беспредельного, неизмеримого, что открывается в его громовых звуках? Когда увертюра закончилась детским ликованием труб и литавр, наступила глубокая пауза, словно ждали чего-то действительно важного. Это принесло мне облегчение, я закрыл глаза и, стараясь найти в своей душе образы более приятные, нежели те, какие меня только что окружали, забыл о концерте, а вместе с тем, конечно, обо всей его программе, которая была мне известна, — ведь я должен был аккомпанировать. Пауза, вероятно, длилась долго; наконец заиграли ритурнель какой-то арии. Он был выдержан в очень нежных тонах и простыми, но глубоко проникающими в душу звуками, казалось, говорил о томлении, с которым набожная душа возносится к небу и там обретает все любимое, отнятое у нее здесь, на земле. И вот, словно небесный луч, просиял из оркестра чистый, звенящий женский голос: «Tranquillo io sono, fra poco teco saro mia vitа!»*(Гофман. Крейслериана)
Какая шляпа лидирует в этом отрывке анализа искусств?
Нельзя отрицать, что в последнее время вкус к музыке, слава богу, распространяется все больше и больше, так что теперь считается в некотором роде признаком хорошего воспитания учить детей музыке; поэтому в каждом мало-мальски приличном доме найдется фортепьяно или по крайней мере гитара. Кое-где встречаются еще немногие ненавистники этого, несомненно, прекрасного искусства, и мое намерение и призвание именно в том и заключается, чтобы преподать им хороший урок.
Цель искусства вообще — доставлять человеку приятное развлечение и отвращать его от более серьезных или, вернее, единственно подобающих ему занятий, то есть от таких, которые обеспечивают ему хлеб и почет в государстве, чтобы он потом с удвоенным вниманием и старательностью мог вернуться к настоящей цели своего существования — быть хорошим зубчатым колесом в государственной мельнице и (продолжаю свою метафору) снова начать мотаться и вертеться. И надо сказать, что ни одно искусство не пригодно для этой цели в большей степени, чем музыка. Чтение романа или поэтического произведения, даже в том случае, когда выбор его настолько удачен, что в нем не оказалось ничего фантастически безвкусного (как часто бывает в новейших книгах) и, стало быть, фантазия, представляющая, собственно, наихудшую часть нашего первородного греха, каковую мы всеми силами должны подавлять, нимало не станет возбуждаться, — такое чтение, говорю я, все-таки имеет неприятную сторону — оно до некоторой степени заставляет думать о том, что читаешь; это же явно противоречит развлекательной цели. То же надо сказать и о чтении вслух, так как, совершенно отклонив от него свое внимание, легко можно заснуть или погрузиться в серьезные мысли, от которых, согласно соблюдаемой всеми порядочными деловыми людьми умственной диете, время от времени следует давать себе отдых. Рассматривание какой-нибудь картины может продолжаться лишь очень недолго, ибо интерес к ней теряется, как только вы угадали, что именно эта картина изображает. Что же касается музыки, то только неизлечимые ненавистники этого благородного искусства могут отрицать, что удачная композиция, то есть такая, которая не переступает надлежащих границ и где одна приятная мелодия следует за другою, не бушуя и не извиваясь грубым образом в разного рода контрапунктических ходах и оборотах, — представляет удивительно спокойное развлечение: оно совершенно избавляет от необходимости утруждать себя умственно или по крайней мере не наводит ни на какие серьезные мысли, а только вызывает веселую череду совсем легких, приятных дум, и человек даже не успевает осознать, что они, собственно, в себе заключают. Но можно пойти еще дальше и задать вопрос: кому запрещается даже во время музыки завязать с соседом разговор на какие угодно темы из области политики и морали и таким приятным образом достигнуть двойной цели? Наоборот, последнее следует даже особенно рекомендовать, ибо музыка, как это легко заметить на всех концертах и музыкальных собраниях, чрезвычайно способствует беседе. Во время пауз все тихо, но как только начинается музыка, сейчас же вскипает поток речей, поднимающийся все выше и выше вместе с падающими в него звуками. Иная девица, чья речь, согласно известному изречению, содержит лишь «Да, да!» и «Нет, нет!»{53}, во время музыки находит и прочие слова, которые, следуя тому же евангельскому тексту, суть зло, но здесь, видимо, служат ко благу, так как с их помощью в ее сети иногда попадается возлюбленный или даже законный муж, опьяненный сладостью непривычной речи. Боже мой, сколь необозримы преимущества прекрасной музыки! Вас, неисправимых ненавистников благородного искусства, я введу в семейный круг, где отец, утомленный важными дневными делами, в халате и туфлях, весело и добродушно покуривает трубочку под мурлыканье своего старшего сына. Разве не для него благонравная Резхен разучила Дессауский марш и «Цвети, милая фиалка»{53} и разве не играет она их так прекрасно, что мать проливает светлые слезы радости на чулок, который она в это время штопает? Наконец, разве не показался бы ему тягостным хоть и подающий надежды, но робкий писк младшего отпрыска, если бы звуки милой детской музыки не удерживали всего в пределах тона и такта? Но если тебе ничего не говорит эта семейная идиллия — торжество простодушия, — то последуй за мною в этот дом с ярко освещенными зеркальными окнами. Ты входишь в залу; дымящийся самовар — вот тот фокус, вокруг которого движутся кавалеры и дамы; приготовлены игорные столы, но вместе с тем поднята и крышка фортепьяно, — и здесь музыка служит для приятного времяпрепровождения и развлечения. При хорошем выборе она никому не мешает, так как ее благосклонно допускают даже карточные игроки, хотя и занятые более важным делом — выигрышем и проигрышем.
(Гофман. Крейслериана)
Цель искусства вообще — доставлять человеку приятное развлечение и отвращать его от более серьезных или, вернее, единственно подобающих ему занятий, то есть от таких, которые обеспечивают ему хлеб и почет в государстве, чтобы он потом с удвоенным вниманием и старательностью мог вернуться к настоящей цели своего существования — быть хорошим зубчатым колесом в государственной мельнице и (продолжаю свою метафору) снова начать мотаться и вертеться. И надо сказать, что ни одно искусство не пригодно для этой цели в большей степени, чем музыка. Чтение романа или поэтического произведения, даже в том случае, когда выбор его настолько удачен, что в нем не оказалось ничего фантастически безвкусного (как часто бывает в новейших книгах) и, стало быть, фантазия, представляющая, собственно, наихудшую часть нашего первородного греха, каковую мы всеми силами должны подавлять, нимало не станет возбуждаться, — такое чтение, говорю я, все-таки имеет неприятную сторону — оно до некоторой степени заставляет думать о том, что читаешь; это же явно противоречит развлекательной цели. То же надо сказать и о чтении вслух, так как, совершенно отклонив от него свое внимание, легко можно заснуть или погрузиться в серьезные мысли, от которых, согласно соблюдаемой всеми порядочными деловыми людьми умственной диете, время от времени следует давать себе отдых. Рассматривание какой-нибудь картины может продолжаться лишь очень недолго, ибо интерес к ней теряется, как только вы угадали, что именно эта картина изображает. Что же касается музыки, то только неизлечимые ненавистники этого благородного искусства могут отрицать, что удачная композиция, то есть такая, которая не переступает надлежащих границ и где одна приятная мелодия следует за другою, не бушуя и не извиваясь грубым образом в разного рода контрапунктических ходах и оборотах, — представляет удивительно спокойное развлечение: оно совершенно избавляет от необходимости утруждать себя умственно или по крайней мере не наводит ни на какие серьезные мысли, а только вызывает веселую череду совсем легких, приятных дум, и человек даже не успевает осознать, что они, собственно, в себе заключают. Но можно пойти еще дальше и задать вопрос: кому запрещается даже во время музыки завязать с соседом разговор на какие угодно темы из области политики и морали и таким приятным образом достигнуть двойной цели? Наоборот, последнее следует даже особенно рекомендовать, ибо музыка, как это легко заметить на всех концертах и музыкальных собраниях, чрезвычайно способствует беседе. Во время пауз все тихо, но как только начинается музыка, сейчас же вскипает поток речей, поднимающийся все выше и выше вместе с падающими в него звуками. Иная девица, чья речь, согласно известному изречению, содержит лишь «Да, да!» и «Нет, нет!»{53}, во время музыки находит и прочие слова, которые, следуя тому же евангельскому тексту, суть зло, но здесь, видимо, служат ко благу, так как с их помощью в ее сети иногда попадается возлюбленный или даже законный муж, опьяненный сладостью непривычной речи. Боже мой, сколь необозримы преимущества прекрасной музыки! Вас, неисправимых ненавистников благородного искусства, я введу в семейный круг, где отец, утомленный важными дневными делами, в халате и туфлях, весело и добродушно покуривает трубочку под мурлыканье своего старшего сына. Разве не для него благонравная Резхен разучила Дессауский марш и «Цвети, милая фиалка»{53} и разве не играет она их так прекрасно, что мать проливает светлые слезы радости на чулок, который она в это время штопает? Наконец, разве не показался бы ему тягостным хоть и подающий надежды, но робкий писк младшего отпрыска, если бы звуки милой детской музыки не удерживали всего в пределах тона и такта? Но если тебе ничего не говорит эта семейная идиллия — торжество простодушия, — то последуй за мною в этот дом с ярко освещенными зеркальными окнами. Ты входишь в залу; дымящийся самовар — вот тот фокус, вокруг которого движутся кавалеры и дамы; приготовлены игорные столы, но вместе с тем поднята и крышка фортепьяно, — и здесь музыка служит для приятного времяпрепровождения и развлечения. При хорошем выборе она никому не мешает, так как ее благосклонно допускают даже карточные игроки, хотя и занятые более важным делом — выигрышем и проигрышем.
(Гофман. Крейслериана)
Расскажите о своем видении современных видов искусства.
"Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже как большая) и гостьи-барышни, в гостиной остались Николай и Соня-племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густою черною косою, два раза обвивавшею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из-под длинных густых ресниц смотрели на уезжающего в армию cousin с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим cousin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
— Да, ma chère, — сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. — Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет, и меня, старика: идет в военную службу, ma chère. А уж ему место в архиве было готово, и все. Вот дружба-то? — сказал граф вопросительно.
— Да, ведь война, говорят, объявлена, — сказала гостья.
— Давно говорят, — сказал граф. — Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chère, вот дружба-то! — повторил он. — Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
— Совсем не из дружбы, — отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь, как будто от постыдного на него наклепа. — Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью-барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения". (Л.Толстой. "Война и мир")
Используя системный анализ, объясните почему внешности Сони так много места уделено в этом отрывке.
— Да, ma chère, — сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. — Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет, и меня, старика: идет в военную службу, ma chère. А уж ему место в архиве было готово, и все. Вот дружба-то? — сказал граф вопросительно.
— Да, ведь война, говорят, объявлена, — сказала гостья.
— Давно говорят, — сказал граф. — Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chère, вот дружба-то! — повторил он. — Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
— Совсем не из дружбы, — отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь, как будто от постыдного на него наклепа. — Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью-барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения". (Л.Толстой. "Война и мир")
Используя системный анализ, объясните почему внешности Сони так много места уделено в этом отрывке.
